Страница 6 из 122
Ходок отозвался. В его глуховатом голосе, свойственном немногословным людям, Мухину послышалось – или показалось на фоне собственных переживаний? – нотка сочувствия:
- Забирай. Подходят двое и без оружия, - продиктовал условия этот неистребимый человек, а потом дополнил странным требованием. – Ну, а ты здесь посидишь, типа, заложником. Портупею отстегни, с кобурой, да. И положи подальше.
От этих слов большой СТРАХ быть убитым, который Дмитрий Сергеевич усиленно давил в себе, не то чтобы исчез, но утратил остроту, стал, скорее, разумным опасением. И капитана Мухина отпустило, вернулся командный рык:
- Санитар с помощником, сюда! Бегом!
Те ринулись на зов, один – держа сложенные носилки, а второй – неся перед собой большую сумку с красным крестом. Три десятка сажен они одолели вмиг, затем принялись перевязывать беспамятного Крутова и перхающего кровью Сидорова. Дмитрий Сергеевич оказался не у дел.
- Сядь, капитан, - донеслось из пещеры, - не мельтеши перед глазами.
Подходящего камня, куда можно присесть, рядом не оказалось, однако выбирать-то из чего? Осталось ладонью смахнуть колючую крошку и сесть на землю. Ногам и заду пришлось жестко, неудобно. Пока Мухин ёрзал, выбирая приемлемое положение, ему подумалось, что молчать, находясь тет-а-тет с ходоком, глупо. Этими словами он и возобновил разговор:
- Без экивоков, чтобы время не терять, предложу: сдавайтесь. Как вас зовут, кстати?
- Меня давно уже не зовут, никуда, - иным тоном, словно иронично, отозвался ходок. - Сдаваться? Разбежался, ага.
- Поймите, так или иначе, но вы обречены. Зачем погибать?
- А зачем жить?
- Не понял? – удивился Дмитрий Сергеевич, теперь уже безысходности слов.
- И вряд ли поймёшь. Смотрю, ты ещё капитан, - глухо прозвучало из пещеры. – Когда до большой звезды дослужишься, всех понимать разучишься, кроме себя, любимого…
Логика рассуждений выглядела странной, однако перечить никакого резона не было. Слово за слово - это уже мирная беседа, а там, глядишь, ходок выговорится, помягчеет. Лучше на спорные утверждения отвечать добрым или, пусть, уклончивым словом, чем пулей на пулю. И капитан пожал плечами.
- Вижу, не веришь, что поменяешься. Ну, может, у вас скотов среди генералов и поменьше, чем у нас… Не о том речь. Я должен уйти и уйду.
- Это вряд ли. Мы вас отсюда не выпустим.
- Не кажи гоп, капитан. Из разных заварух выходил... Жизнь, порой, такой шанс подбростит, что…
Капитан искренне удивился такому оптимизму:
- Шанс? Где вы его увидели?
- Было раз... А, время покажет!
- Понимаю, вы надеетесь выбраться ночью, но…
- Давай не будем! – оборвал Мухина невидимый собеседник, но после краткого молчания высказался с мечтательной или ностальгической ноткой в голосе. – А шанс… Вот, представь, запрыгнул, это, я в БТР, хвать две цинки... А духи в него влепили… И взлетел я… Очнулся здесь, у аратов – два стойбища друг друга мочат, и я в секторе обстрела валяюсь, как хрен на блюде. Не подыхать же впустую? Ну, вписался за тех, возле которых лежал, потом у них же за вождя сошёл…
Некоторые слова в речи ходока звучали, как совершенно русские, но оставались непонятными: "бэтээр, вписался, мочат". Однако переспрашивать капитан Мухин не стал, давая собеседнику излить боль, которой был буквально пропитан монолог:
- … и, знаешь, вдруг человеком себя почувствовал. Порядок навёл, дэрэмчинам и беспредельщикам, - ходок снова употребил незнакомое, в отличие от монгольского "бандит", но понятное по смыслу слово, - укорот дал. Род, с которым остался, авторитет набрал, его уважать стали. Крупные люди сами ко мне пришли, караваны сюда водить доверили…
Санитар с помощником возвращались за третьим бойцом, а Мухин слушал глуховатый голос из пещеры, выжидая момент, когда будет удобнее и логичнее повторно предложить сдачу в плен. Однако ходок и сам понял, что время беседы истекает:
- А, что я тебе уши шлифую! Слушай, давай миром разойдёмся? Выпусти меня. Слово, больше на твой участок – ни ногой, и других не пущу. Вам же спокойнее будет! А?
- Не могу. Мой долг, - чеканно выделил капитан, глядя на раздутое брюхо лошадиного трупа у входа, - схватить вас. Сдавайтесь. Вы человек порядочный, это видно, раненых отдали. Не хочу вас убивать.
- И я не хотел бы. Ты сюда шагал, как отмороженный. Так за своих бойцов болеть… Это дорогого стоит.
Глядя в спину санитару и помощнику, которые бережно уносили от пещеры последнего бойца, Дмитрий Сергеевич порадовался, что никто - ни свои, ни ходок - так и не поняли, насколько глупо он поступил, взяв на себя роль парламентёра. Глупо, по-геройски. С другой стороны, удалось напрямую поговорить с ходоком. Так, может, получится убедить его, если обрисовать скорую перспективу?
- Вы отдаёте себе отчёт, что ослабеете от жажды, голода, от вони гниющей падали? Или патроны кончатся.
- Суждено, значит, подохну. Думаешь, я не знаю о пожизненном сроке за наркоту? Сдаться и сесть в тюрьму… Нет.
- Почему в тюрьму? – удивился капитан. – Вас передадут Ордену.
- Хрен редьки не слаще. Твой Орден, что, меня отпустит?
- Он не мой, а насчёт отпустит…
И вдруг Дмитрий Сергеевич обнаружил, что совершенно не знает про цели учреждения, вездесущего не только в Империи, но и по всему миру. Удивляясь сам, он вывалил на ходока всё, что было известно про мальварин, который придавал мощь паровым двигателям, про армаферрит, сверхпрочный металл, про гигантские плавучие острова, про стремительные дирижабли и мобили, изобретённые братьями и сестрами Ордена. И про мир во всем мире, который сохранялся благодаря усилиям, опять же, Ордена. А вот куда девались ходоки, которых орденцы собирали со всего света, он ничего не смог сказать.