Страница 5 из 122
Скорострел резво выкатился на открытое место. Лежа за броневым щитком, пулемётчики послали в черноту пещеры первую очередь, осеклись, дождались залпа стрелков, после них снова отстучали смертоносную дробь.
Так, чередуясь, взвод стегал по входу свинцовым дождём, прикрывая бег атакующей троицы, которая уже приготовила гранаты для бросков. Однако из дыма, застлавшего вход, по крутой дуге вылетел какой-то небольшой предмет, упал за спинами бегущих и взорвался. Другой ударил снизу в козырёк, отскочил и рванул перед ними.
Взрывные волны сбили всех троих, а наспех отброшенные бойцами гранаты бесполезно разметали догорающий хворост. Капитан оцепенело смотрел, как ещё три разрывных снаряда ходока – сомнений в том не осталось – с небывалой скоростью вылетели из пещеры. Одна из таких гранат взорвалась в воздухе, видимо, от попадания пули, но две – по всем законам баллистики, которые Мухин помнил по училищу, вот-вот должны были пасть на землю. В опасной близости от бойцов огневого прикрытия!
- Пулеметчики, назад! Укрыться за камня…
Команда запоздала. Сдвоенный взрыв опрокинул станок и пробил бак. Струя острого пара со свистом вырвалась, ошпарив оглушённых взрывом бойцов. Пренебрегая личной безопасностью, Мухин утащил одного за валун и позвал санитара, пока кто-то из пограничников выносил второго раненого. Следующая граната по очень отлогой дуге долетела до леса и взорвалась в кроне, никого не задев осколками. Наступила тишина, в которой стоны раненых били по нервам с особенной силой. Санитар закончил перевязку:
- Ракитин – тяжело, в грудь. Надо бы в госпиталь.
Атака захлебнулась - капитан осознал это лишь теперь. И подвёл итоги, молча, для себя: "Скверно. А трое истекают кровью там!" Чувство вины оказалось так велико, что Мухин сломил ближайшую ветку, содрал хвою и мелкие лапки, повязал на неё белый носовой платок. Уязвлённое самолюбие – как же? напрасно положил бойцов! - требовало совершить нечто искупительное, наказать себя. Но в голову ничего путного не приходило, а спрашивать совета – у кого? Он здесь старший, ему принимать решение.
Мешанина, даже не мыслей, а каких-то нелогичных обрывков – цитат из уставов, наставлений, собственных представлений о долге командира и чести офицера – подталкивала Дмитрия Сергеевича к быстрому принятию решения об участи лежавших возле пещеры раненых. Это было неотложным предприятием. Потому руки и сделали белый флаг. Оставалось назначить парламентёра.
И тут Мухин сделал глупость - направился к пещере. Суров кинулся вдогонку:
- Ваше благородие, куда? Зачем сами? Дайте мне! Убьёт ведь он вас! Как пить дать, убьёт, после атаки же, не остыл он... Вы ему хоть слово сперва скажите, пусть пообещает…
Дмитрий Сергеевич слышал разумные слова унтер-офицера, да и сам уже опомнился, сообразил: ходок сейчас поразит его, как ростовую мишень на стрельбище, с одного выстрела, и всё - взвод останется без командира. Но возвращаться? На глазах бойцов и ходока показать, что празднуешь труса? Это было бы ещё хуже.
И капитан Мухин продолжил идти.
Разговор с неуязвимым ходоком
Умирать Дмитрию Сергеевичу ой как не хотелось! Страх перекрыл слюну, высушил рот, мешал дышать, но честь офицера послужила надёжной опорой – он распрямился, зашагал, как на параде, чтобы выглядеть достойно, когда ходок полоснёт очередью:
"Дурак, дурак, дурак! Что же ты делаешь, Мухин? А деваться некуда, бойцы смотрят в спину… Значит, надо идти… Распрямись, Мухин, ты воин!"
Но страх не отступал, не отставал, напротив – с каждым шагом всё сильнее давил на плечи, сильнее, чем штанга с рекордным толчковым весом. И так он действовал на Дмитрия Сергеевича, что метания его мыслей сравнить было можно с переполохом в курятнике при визите лисы или хорька:
"Цугцванг! Назад - позор. Вперёд – смерть. И она всё ближе. Господи, только бы сразу, чтобы не мучиться! Стреляй, ходок, чего тянешь? Ну же, не тяни!"
Расстояние до пещеры сокращалось с каждым шагом, а ходок всё не стрелял.
"Мотаешь мне нервы? Ждёшь, что испугаюсь? А я дойду! Стреляй, хоть в упор! Как наказание мне... За глупость... И ничего со взводом не случится. Суров возьмёт командование…"
Испытание страхом не кончилось, но Мухин уже дошагал к месту побоища. Возле первого пограничника, с которого взрывом гранаты сорвало гимнастёрку, Дмитрий Сергеевич отбросил "белый флаг" и наклонился, проверяя состояние раненого. Тронул рукой за плечо - тот шевельнулся, застонал, повернулся на бок, поднял голову. Страдальческая гримаса на окровавленном лице, и шёпот:
- Ва… больно…
- Куда тебя, Крутов? – едва справились с вопросом сухие губы и язык капитана. - Встать можешь?
Ответа не последовало – боец опять обмяк, потерял сознание. Капитан вдруг сообразил, что не взял с собой даже индивидуальный перевязочный пакет, и сквозь пелену страха пробилась первая здравая мысль – упрёк себе:
"Идиот! Чем я его перевяжу?"
Дмитрий Сергеевич огляделся, разыскивая гимнастёрку Крутова, в кармане которой должен лежать бинт, но рыться в разбросанных клочьях – только время терять. Тем более, что отозвался второй боец, иссечённый по спине мелкими осколками, отчего кровь на одежде запеклась сплошной коркой, словно панцирь:
- У меня нога подбита. А Сидорову шею порвало и грудь пробило, кровью харкает. Помрёт, если быстро не вынести.
Его бодрый доклад поразил капитана в самое сердце – за самим кровавый след тянется, длиной метров пять, всё, что смог проползти, а он о другом раненом заботится! И страх, гнетущий смертного по имени Дмитрий, отступил перед неотложными делами командира заставы, офицера Мухина: