Страница 28 из 122
Аспирант очнулся, изобразил внимание на лице. Семён Михайлович посмотрел на Руслана с сомнением, покачал головой и позвал:
- Демид! Сопроводи господина Рослова к себе. Глаз с него не спускай, но вежливо, без насилия. Не исключено, что Руслан Игоревич будет работать с нами. В некотором смысле. Как привлечённый специалист. Без допуска, - он хмыкнул, будто заметил в своих словах скрытый смысл, - к оперативным секретам.
Здоровенный бритоголовый парень, гораздо аспиранта шире в плечах, с перебитым носом и глубоко утопленными блекло-голубыми глазами, бесшумно вошёл, выслушал приказ, кивнул и поманил аспиранта пальцем. За дверью кабинета он пропустил Руслана вперёд:
- К выходу. Там пойдём рядом.
В этот момент напротив входа в подъезд со скрипом тормозов остановился мотоцикл, несомненно, мотоцикл, если судить по внешнему виду. Но какой! Большой, блистающий хромом и полированной медью, с крупным и толстым задним колёсом, он выглядел могучим зубром из Беловежской пущи. Расхваленные "Харлеи" рядом с таким монстром смотрелись бы легкими мопедами. А лёгкий остаточный дымок, курящийся из толстой трубы, очень похожей на выхлопную у какого-нибудь американского грузовика, только усиливал ощущение мощи, скрытой в этом блистающем звере.
Из глубокого кресла выбрался седок с навороченной фотокамерой на груди, облачённый в клетчатую куртку со множеством карманов и карманчиков. Он поддёрнул такие же клетчатые брюки, повернул вперёд козырёк лёгкого квадратного кепи, которым укрывал голову вместо шлема. И лишь потом снял с лица стрекозиного вида очки, оказавшись довольно молодым.
Выдернув из передней панели мотоцикла ключ, седок бегом направился навстречу Руслану и Демиду. Те посторонились. Шустрый мотоциклист мазнул взглядом по здоровяку, кивнул, как знакомому:
- Привет, биндюжник! – окинул стремительным взором аспиранта с головы до ног и хмыкнул: - О, хороша пара, гусь да гагара. Вы кто, изуродованный интеллектом сударь? Тоже журналист? Татуировочка у вас задорная на шее. Так модно ныне? Ладно, потом познакомимся ближе, а сейчас спешу!
Прежде чем открыть свою дверь с надписью: "собкор Столичных новостей Богдан Резников", молодой человек бесцеремонно заглянул в апартаменты Киселёва и громко крикнул:
- Семён, привет! Прости, что на бегу, но времени нет! Под Белоцарском ходока брали, так при штурме солдат уйма погибла. Сейчас мчусь туда, подробности вызнать! Дня два не будет. Если что, глянь мою почту! Чао!
Дослушать, что ответит Киселёв, аспиранту не дал конвоир. Он толкнул Руслана в спину и направил в соседний подъезд. Безымянная квартира с бронзовой шестеркой на мощной двери оказалась просторной и недурно меблированной. Из гостиной или салона – Руслан не знал, как правильно называется комната, обставленная диваном, креслами, журнальным и обеденным столами, но без кроватей – в разные стороны вели три двери.
- Эта моя, та Арика. Твоя – тут. Если жрать хочешь, скажи, дворника в ресторан сгоняю.
В этот момент аспирант понял, что главного добился – в лапы неведомого и жестокого Ордена его не передадут. Облегчённо вздохнув, Руслан прошёл в свою комнату, рухнул на кровать, взгромоздил ноги в кроссовках на никелированную спинку, замурлыкал Вагапова: "Молчи и ничего не говори…"
Он представил, как Семён Михайлович Киселёв, очень непростой человек и вовсе не журналист, сейчас парится над донесением - или как их тут называют? – рапортом, докладной запиской. Короче, строчит подробный отчёт о Руслане, ходоке, который, вроде бы, представлял интерес для Российской Империи.
Аспирант был прав – его благодетель корпел над донесением. Семён Михайлович вёл сложную жизнь, где личина журналиста надёжно скрывала от внешнего мира подлинную сущность - внимательного и обстоятельного сотрудника специфической службы, который проявлял себя нечасто. Как вот сейчас, когда полномочий на конкретные действия нет, а нюх подсказывает – надо использовать случай.
Так сложилось, что на вокзале в Ойрот-Туре Киселёв проявил искреннее сочувствие. Да-да, он всего лишь хотел помочь растерянному молодому человеку. Но уже в вокзальном ресторане в журналисте ожил тот, внутренний профессионал, и мгновенно оценил перспективность использования ходока в своих целях. Неважно, как и когда – с этим определиться можно позже, без спешки. С того момента Киселёвым двигало уже совершенно естественное желание сделать карьеру, провернув рискованную операцию в свете недавних расплывчатых указаний высокого начальства.
Семён Михайлович давно томился ожиданием. И то, сколько можно амбициозному и умному человеку сидеть в провинции, занимаясь только сбором сведений и наблюдением за обстановкой? А тут, с появлением неучтённого ходока, отчётливо вырисовалась возможность отличиться. Может, и дважды.
Если удастся выжать из ходока новые знания тайком от Ордена – прекрасно! Страна не забудет такой заслуги. Но кто мешает использованного ходока сдать в виде бессловесной тушки, получив признательность уже от орденцев?
Кто-то из его безвестных коллег не отважился бы так рисковать, однако Семён Михайлович давно понял, что скромность – лучший путь к безвестности. Поэтому он не просил, а требовал выделить средства на лабораторию для ходока и на прикрытие, зная, что только такое нахальство сработает и доставит рапорт на стол наивысшего начальства.
Вдохновение несло, и на бумагу ложились дословные цитаты из монолога Руслана, осевшие в тренированной памяти. Когда донесение было готово, Киселёв задёрнул шторы, достал из сейфа шифровальный блокнот. Инструкции запрещали вести служебную переписку в первозданном виде. Исключать ничтожно малую, но не нулевую вероятность ошибки, когда сортировка промахнётся с адресом доставки? Чтобы случайный человек прочёл? О, нет!