Страница 2 из 53
Лукерья Никитична была в сознании, но не могла говорить. Сколько ее ни спрашивали, что случилось, она молчала, не в состоянии пошевелиться.
Когда врачи приподняли простыню, стало видно, что у женщины на противоположном от ножевой раны боку ожег размером с пол-утюга, на котором вздулись наполненные желтой жидкостью пузыри.
Лешка и думать забыл о еде и поспешил взгромоздиться на свою «голубятню», чтобы проводить взглядом носилки в «скорую», и понаблюдать, как в присутствии соседок-понятых ищет улики милиция.
Но оперативники порыскали-порыскали, упаковали нож и ушли. Входную дверь они не замкнули, а только прикрепили на нее бумажку с какой-то писаниной, калитку же закрыли на верхнюю вертушку, понадеявшись, наверное, на захлебывающуюся лаем небольшую собачку, которая сидела на цепи возле самой калитки.
Нехотя Лешка спустился со своей верхотуры только тогда, когда окончательно убедился, что ничего интересного в соседском дворе больше не произойдет, и когда живот не на шутку заныл от голода.
- Господи, какое горе, Лешенька! – причитала бабушка. - Вот ведь жизнь человеческая! Ну, кому помешала безобидная старушка? Жила одна, никого не трогала. Строгая была, обидчивая, но аккуратистка такая, чистенькая, прилично одетая, а тут, на тебе, раздели, пытали да и зарезали в конце концов. Как она, бедная, с диабетом, в восемьдесят-то лет перенесет такую сложную операцию?
И продолжала без перехода:
- Не ешь холодное, подожди, я разогрею, а ты пока руки вымой. Ой, Божечки, грехи наши тяжкие… Нет, не жилец она теперь, не жилец…
- Бабушка, ты хоть расскажи, ее ограбили?
- Да, внучек, там все вверх дном перевернуто, но нашли, что искали, или нет, неизвестно, кто знает, что у нее хранилось, чтоб так вот издеваться над старой женщиной понадобилось? Да ты ешь, садись, ешь. Без обеда ведь остался, теперь наверстывай.
В дверь вошла соседка с сообщением:
- Померла наша Лукерья Никитична. Так и не сказала ни слова.
- Откуда ты знаешь, Тоня? – спросила у соседки бабушка.
- Да только что звонила в больницу, в хирургию, сказала, что я ее сестра. Они обрадовались, что хоть одна родственница нашлась, а то бабулька на вопрос, есть ли у нее родня, решительно покачала головой.
На душе у Леши было муторно и тоскливо и, хоть беда его лично не касалась, все же кошки на душе скребли, и Лукерью Никитичну было очень жалко.
Лешка вышел на крыльцо и вдохнул ароматный вечерний воздух всей грудью. Несмотря на уже закатившееся солнце, ветер все гнал и гнал пыль, был неприятным, хоть и теплым.
Леша вспомнил, что забыл на «голубятне» гитару, полез за ней, чтобы не отсырела от утренней росы, даже если дождь не пойдет, что сомнительно. Уже взяв ее в руку, оглянулся на соседний двор, услышав опять злобный лай собачонки.
И тут ноги у Лешки подкосились, и он медленно опустился на скамейку, изо всех сил стараясь разглядеть в густых сумерках вошедшую в калитку… Лукерью Никитичну, живую и здоровую, с белыми волосами, подстриженными под каре, в таком знакомом платье, да и сумочка была ее.
Вот только собака рвалась с цепи, пытаясь укусить свою внезапно воскресшую хозяйку…
«Лукерья Никитична» решительно распахнула дверь, спокойно оборвав бумажку на ней.
Лешка в привидения не верил! Он бросил гитару и понесся звонить в милицию. Не дожидаясь, пока дежурный запишет адрес, на ходу отдал трубку бабушке и выскочил на улицу, как был, в сланцах и шортах.
Лешка не зря спешил, интуиция его не обманула: «Лукерья Никитична» вышла из дома покойной и села в подъехавшую маршрутку.
Лешка выскочил без копейки в карманах, поэтому, долго не думая, он понесся за маршруткой бегом, благо ветер, теплый и пыльный «астраханец», дул в спину, облегчая и ускоряя его бег.