Страница 9 из 73
Тот день стал значимым для молодого лорда, и он всю жизнь помнил каждую минуту беседы с Диком. Брэндон не так давно вернулся из замка дяди, где гостил несколько недель. Там он видел портрет загадочного юноши. Сэр Роланд, уходя от расспросов любимого племянника, посоветовал тому поинтересоваться у его друга-артиста, что молодой человек и сделал.
Бродячий театр как раз снова остановился в их городе. Молодой аристократ пришёл в шатер к Дику. Друг встретил его радушно. Когда парень рассказал о разговоре со своим родственником, Дик озадачился. Он помнил один карандашный рисунок, который, судя по описаниям, очень походил на загадочную картину. Этот набросок был автопортретом одного его близкого человека. Да неужели?!. Глава «Гонимого» поверить не мог, что такое вообще возможно! Если верить слухам о странных путешествиях сэра Роланда Эдельмута, то, быть может, однажды пути свели его с…
— Ну что же, Брэндон… — произнёс Дик после долгого молчания, и от благородного грешника-лорда не скрылось, что он говорит с неохотой, — я расскажу тебе всё. — Режиссёр вздохнул, будто собираясь с духом. — Всё началось давным-давно… Я родился в семье актёров из бродячей труппы и смутно помню, как мы ходили от деревни к деревне. Нашим руководителем был хороший человек по имени Жан. Каким-то образом ему удалось получить от властей большой старый дом, который мы перестроили под театр. Наша странствующая труппа, наша семья и наш дом носили имя Эливагар. Я был совсем маленьким, когда мы въехали в помещение. Уже там под ветхой крышей в страшной нищете у одной пары родился сын. Он на всю жизнь стал моим другом. Мы любили друг друга как родные братья, и я думал, что знаю про него всё, что у него нет от меня секретов, как у меня от него. А оказалось… — По щекам Дика покатились слёзы, и, вздрогнув, будто сам испугавшись их, он замолчал.
— Что же случилось дальше? — робко спросил Брэндон.
— Его прозвали Коршуном, — произнёс мужчина, но так, будто не отвечал на вопрос юноши, а, резко оборвав мысли, продолжал свой рассказ. — И у него была страшная тайна. Тайна о смерти. Он должен был умереть, так как с самого детства был неизлечимо болен чахоткой. Но его родители, а потом и сам Коршун тщательно скрывали это. Пускай! — и тут актёр горько усмехнулся. — Пускай говорят, что мы — исчадия ада, но он стал нашим ангелом! Пусть это звучит как богохульство! Подумать только: как он, являясь лишь одним из нас и не обладая ничем большим, мог стать для нас надеждой? Но знаешь, Брэндон, — мужчина обернулся и пронзительно посмотрел ему прямо в глаза: — Он действительно стал нашей надеждой. Коршун был очень талантлив и редкостно красив, благодаря чему нравился зрителям.
И Дик рассказал, как однажды вечером его друг вышел на прогулку после выступления и вернулся только на следующее утро. Стояла поздняя осень. Все в театре беспокоились. Коршун же, появившись, заверил, что всё хорошо. Дик как сейчас помнил, как юноша усмехнулся и с горькой улыбкой сказал: «Ничего страшного не случилось, просто я столкнулся в очередной раз с тем, к чему мы все давно привыкли!» Праведные крестьяне ненавидели актёров и всех, кто имел хоть какое-то отношение к театру. Но больше Коршун ничего не сказал. Где он был? Что произошло с ним? Как его друзья узнали позже, в лесу, неподалёку от Кургана Луны — так назывался один холм, — их «ангел» потерял сознание, и нашла его деревенская девушка. Она позвала своих друзей на помощь, и те отвезли незнакомого юношу к себе. Никто не узнал его. Позвали доктора. Когда Коршун пришёл в себя, то сказал, что он актёр. Врач рассердился: он был ярым противником театра, и сейчас настолько возмутился тем, что его попросили осмотреть «эту мразь», что не стал жалеть несчастного и сказал всю правду о его болезни. «У тебя всё запущено. Это не остановить. Сколько лет ты уже болеешь? С детства? Если бы и нашёлся какой-нибудь дурачок-доктор, который наплевал бы на то, что ты – тварь театральная, и взялся бы тебя лечить, всё равно не получилось бы. Твои дни сочтены. Хорошо, если доживёшь до весны».
— Может быть, он обманул его? — тихо спросил Брэндон.
— Нет. Был один добрый врач, который лечил всех: и «грешных» служителей театра, и праведных селян. Он иногда помогал и нам, и когда-то приходил к Коршуну. Доктор этот потом признался мне, что знал о безнадёжном положении моего друга, но пожалел его и не раскрыл ему правды.
— Какой кошмар… И что же… что же случилось?.. — Брэндон старательно подбирал каждое слово, чтобы не воскресить боль в душе друга. — Что же случилось… весной?
— Весной? Весной таял снег… на его могиле…
— Прости, если я….
— Да ничего! Как пророчил доктор, Коршун до весны не дожил, но скосила его чахотка лишь косвенно. Нашего золотого ангела избили, чем спровоцировали приступ, от которого он так и не отошёл.
— Кто? — Брэндон побледнел от ужаса.
— Были люди… Что теперь это вспоминать? Один из зависти, наш актёр, наш друг, на которого мы бы в жизни не подумали, и один граф. Друга, мерзавца, звали Милочем, а граф… Граф был твоим тёзкой. Из-за этого мы сначала никак не могли привыкнуть к тебе — твоё имя напоминало нам о нашей трагедии, а потом ты напомнил нам Коршуна…
— И чем же?
— Он всегда говорил, что умрёт без театра. Ты тоже не мыслишь себя без сцены. Любовь к своему делу и преданность ему, жертвенность. Талант, молодость и красота. Это в тебе и напомнило нам его.
— Жертвенность?
— Да, жертвенность. Ты отказался от богатой жизни ради театра. Коршуна хотел усыновить один богатый граф, родной брат того убийцы, но наш ангел отказался…
Кристиан уже совсем освоился, но одного его по-прежнему никуда не отпускали. И Август Фердинанд не уставал каждое утро читать ему мораль. Артур при этом вставлял «остроумные» замечания, и все вокруг умилялись.