Страница 13 из 73
В один прекрасный день его сиятельство Бенджамин, родной брат Брэндона Монтрада, тот самый, кто хотел усыновить актёра, пришёл в «Эливагар». Во внутреннем дворике мужчина встретил Коршуна, своего потенциального приёмного сына, и поздоровался с ним. Юноша взглянул на него голубыми глазами и поприветствовал в ответ. Они помолчали некоторое время, а потом Бенджамин спросил, не хочет ли тот уехать. Коршун сразу отрезал: нет, и добавил, что лучше умереть. Это заставило Монтрада вздрогнуть, но аристократ взял себя в руки и сказал, что поинтересовался этим просто так, из любопытства. Устремив взгляд вдаль, на чёрную стену леса, юноша ответил, что верит ему. Граф почувствовал укол совести, ведь мечтая усыновить Кристиана, он на самом деле планировал увезти его отсюда и сделать из него аристократа. Нервно сглотнув, он спросил:
— Это хорошо. Ты так сильно любишь «Эливагар» и сцену?
— Да. Сцена — это нечто гораздо более грандиозное, чем кажется непосвящённому. Она совсем небольшая ― в замке Монтрад, наверное, даже кухня больше, ― но на сцене таятся тысячи миров, в ней умещаются эпохи, страны… — говорил юноша восторженно, и глаза его блестели, но во взгляде по-прежнему были тоска, печаль и боль. — Для меня нет ничего дороже во всём белом свете. Пусть говорят, что театр — обитель Зла. Мне всё равно, главное, что говорит мне моё сердце. Только на сцене я счастлив. Я меняю наряды, я смеюсь, когда на самом деле мне грустно, и плачу, когда на дворе весна и хочется жить, я называю кого-то отцом, в то время как настоящего уже нет три года… Сцена дарит волшебство на час, другую жизнь, но схожу я со сцены обычным человеком ― таким, какой есть на самом деле. И знаете, за этот час я готов многое отдать! Это ложь? Я и сам не знаю, — глубоко вздохнул Коршун и поднял голову к небу. — Знаю только одно: я умру без «Эливагара».
Бенджамин покачал головой, а потом тихо проговорил в ответ:
— Никто никогда не узнает, что такое театр: подлинное искусство или Зло. Я не знаю, как относился бы к нему, если бы не любил Таис. Может быть, как и Ворон, ненавидел бы театр? — Он пожал плечами. — Не знаю. Да и кто знает, что уготовано нам в жизни?
Бенджамин приходился местному графу Монтраду старшим братом, но за то, что в юности хотел жениться на безродной актрисе Таис, отец выгнал беднягу из дома и всё завещал младшему и любимому сыну. Бенджамин звал Брэндона, вслед за всеми, Вороном, желая задеть того за живое.
Коршун как-то странно посмотрел на аристократа, на миг в его глазах проскользнула тень боли.
— Да, никому это неизвестно, — согласился юноша, но его сиятельство каким-то шестым чувством понял, что тот ответил не то, что думал.
Граф ушёл, а Коршун решил ещё немного побыть на свежем воздухе. Вдруг послышался скрип снега под ногами, и юноша обернулся. К нему, таща за собой большой холщовый мешок, приближался старик.
— Дитя моё, — улыбнулся незнакомец ласково и несколько смущённо, — добрый день!
— Добрый день, — ответил Коршун, не скрывая своего удивления.
Старик снова улыбнулся. Он подошёл к нему, поставил свою ношу на землю, а сам присел рядом с юношей.
— Я старый, бедный художник, — вздохнул старик, переведя дух. — Позволь мне нарисовать тебя. Не бойся, я не отниму у тебя много времени.
— Нарисовать? Меня? — тихо переспросил Коршун. — А зачем? И почему именно…
— Почему именно тебя? — прервал юношу художник. — Потому что… я шёл мимо в поисках того места, где можно перевести дух, и мой взгляд просто зацепился.
— Зацепился?
— Да. Я обежал глазами старый театр, и мой взгляд почему-то остановился на тебе. Вот и всё. Я не отниму много времени, обещаю. Сделаю набросок, а допишу дома. Окажи милость старику…
Коршун внимательно вгляделся в лицо художника — казалось, в каждой его морщинке таилось много разных историй. Глаза смеялись и, чудилось, что от них разбегаются настоящие лучики солнца.
— Хорошо, — согласился юноша.
— Спасибо. Я быстро, — просиял художник.
Он достал из мешка небольшой треножник, папку и пенал. Усадил Коршуна, сам сел на пень напротив и тут же принялся за работу. Старик рисовал уверенно, руки его не дрожали, а глаза глядели молодо. В тот миг, казалось, встретились три творца: художник, артист и сам Бог, который создал этот мир и всю красоту, что окружала их.
— Как тебя зовут? – спросил художник.
— Коршун. То есть Кристиан, но люди прозвали меня Коршуном. Я уже привык настолько, что сам так представляюсь.
— Красивое у тебя имя, — улыбнулся странный гость, — а меня зови просто Художником.
Через некоторое время новый знакомый закончил и, развернув к нему треножник, показал прекрасный портрет, вернее, набросок.
— Какая красивая работа… — прошептал Коршун восхищённо.
— Спасибо, — поблагодарил художник своего неожиданного натурщика. — Я просто хотел открыть тебе глаза на самого себя… А это тебе, — старик протянул Коршуну небольшой лист картона с точно таким же портретом. — Возьми себе на память. Пусть в этом огромном мире у двух людей будет по одинаковому рисунку. У тебя останется маленький в твоём маленьком мире, а у меня — большой в моём большом мире.
Художник сложил инструменты обратно в мешок, и Коршун проводил его до калитки.
— А теперь прощай, — сказал старик и почему-то обнял юношу. — Будь счастлив.
— Прощайте, — отозвался Коршун.
Незваный гость улыбнулся и зашагал прочь, а актёр продолжал стоять и смотреть ему вслед. Он был благодарен Художнику. И не только за рисунок, но и за то тепло, которое тот подарил ему и наверняка всегда дарит людям.
Но знал бы юноша в тот миг, что его портретом будет восхищаться весь высший свет! Знал бы, что этот «бедный художник» на самом деле сам герцог Роланд Эдельмут!
Благородный живописец-аристократ поведал историю знакомства с героем своей загадочной картины только племяннику Брэндону, когда отдал юноше портрет актёра. Тогда Роланд узнал, что его племянник стал новым главным режиссёром того самого театра, которому служил когда-то нарисованный им артист.