Страница 39 из 72
– Какое счастье, что вы приехали! – настоятель монастыря бросился навстречу Генриху. – Луна освещала ваш путь, не иначе, господин Зальц! Я всё утро порывался вам написать, да побоялся… – монах нервно оглянулся, будто ожидал шпиона в собственной вотчине. – Пойдёмте в рощу?
Генрих сдержанно кивнул. Тенистые церковные сады могли таить больше любопытных, чем многоухие стены монастыря, но и на этот случай у Зальца имелся служебный артефакт. Секретарь непринуждённо коснулся пальцем центрального бриллианта в пятиконечной звезде, покоящейся у него на груди и подошёл к монаху поближе: звукоизолирующее поле имело небольшой радиус.
– Несколько дней назад, во время шторма, вы, должно быть, помните, какая стояла погода, в акватории Благословенных островов разбилось пассажирское судно. Не выдержало напора волн.
«Совсем на материке строить разучились, – подумал Зальц. – Или гнильё, как обычно, перевозчикам суют. Не такой уж сильный был шторм». Вслух Генрих ничего не сказал, лишь жестом пригласил собеседника продолжать.
– Береговая служба их вовремя заметила, – монах нервно теребил чётки и покусывал губы. – Выловили… почти всех. Как оказалось, корабль был битком набит паломниками, нашими единоверцами с континента.
– Поэтому их разместили в вашем госпитале, – подсказал нервному настоятелю Генрих. – Это вполне логично. И?
– Люди были сильно напуганы, – продолжал священник. – Никто из них не владел благословенным наречием, за исключением возглавлявшего поход Сына Луны, однако по трагическому стечению обстоятельств именно его пригласили к себе боги моря.
– На островах достаточно людей владеют языками континента, – Генрих никак не мог уловить причину беспокойства собеседника. – Откуда приплыли паломники?
– Большинство из них – тиссонцы. Есть несколько ляшей.
Зальц кивнул. Действительно, не самые популярные языки. Люди Благословенных островов охотно изучают древние, мало изменившиеся за сотни лет наречия долгоживущих: ювелиры все как один болтают на гномском, троллий очень популярен среди борцов, наёмников и заядлых альпинистов, контрабандисты, как правило, общаются между собой по-лепреконьи. Кому из подданных Вариона придёт в голову тратить время на воображал ляшей? Или зануд тиссонцев? Тем более, что благословенную речь понимают везде, где чтят Богиню Луны, а где её не чтят, там и бывать незачем.
Например, в Тиссонии. Генрих и сам уже почти забыл родной язык. Только ругательства, которыми отец щедро осыпал его мать, намертво врезались в память. Но вслух он такое не произнесёт. Никогда.
Маленький Генрих был желанным ребёнком и появился на свет в семье потомственного военного Ангуса Зальца. Его младенчество, хотя и прошло в атмосфере строжайшей дисциплины, было счастливым и безмятежным.
А потом Ангус потерял правую ногу. Её ампутировали выше колена. Если бы офицер тиссонской армии потерял её на боевом посту, ему полагался бы дорогостоящий магический протез, запатентованный гномами совместно с кобольдами.
Но глава семейства Зальцев лишился конечности не в честном бою. В сильном подпитии он возвращался из кабачка в сопровождении нескольких не менее хмельных товарищей, споткнулся на булыжной мостовой и упал прямо под колёса проносящейся мимо карете.
В итоге Ангус Зальц потерял не только ногу, но и офицерскую пенсию. Узнав, что в кабачок Ангус заглядывал в полном обмундировании (военные всегда пользовались в Тиссонии уважением), его командир рассвирепел и настоял на трибунале: Зальца признали виновным в оскорблении чести мундира.
Образ жизни семейства разительно изменился. Мать Генриха была девушкой из добропорядочной семьи, воспитанной, чтобы стать примерной женой и матерью: её учили, как рачительно вести домашнее хозяйство, воспитывать детей в благочестии и почтении к старшим, а также услаждать супруга и его гостей изящными искусствами – пением и игрой на музыкальных инструментах. Оставшись единственной кормилицей семьи, офицерская жена могла наняться в дом кого-то из бывших сослуживцев мужа экономкой, кухаркой или даже няней. Но мысли о том, что ей придётся кланяться тем, с кем раньше она была одного круга, прислуживать дамам, о которых не брезговала отпускать колкости, оказались чересчур унизительны. Сносить сочувствующие взгляды и шепотки за спиной – невыносимо. И Элен, тоже дочь потомственного военного, бросилась в атаку на неизвестного противника, выбрав в качестве оружия то, что на первый взгляд казалось самым бесполезным из её умений – музыку.
Всего через несколько месяцев фрау Зальц была самой известной певицей родного города. Через полгода её пригласили в первое турне. Когда Генриху было восемь, его мать возвращалась под утро, одетая в меха и драгоценности – как всегда. Отец орал на неё – тоже как всегда. Но в тот раз она ему что-то ответила. Генрих не помнил, что именно. Зато хорошо помнил, как она вскрикнула, когда калека рванул ожерелье, в несколько оборотов охватывающее её шею, и как крупные, нежно-розовые жемчужины покатились по полу.
– Выйди, – сказал отец не своим голосом. И Генрих вышел. Он был послушным мальчиком. Младший Зальц поднялся в свою комнату и принялся прилежно строчить в тетрадке задачки по математике.
Соседи говорили потом следователю, что Элен отчаянно кричала и звала на помощь, но наверху этого не было слышно, как и стука в дверь, и звона разбитого окна. Генрих услышал только выстрел. Позже, когда его уводили в муниципальный сиротский приют, мальчик с каким-то болезненным любопытством рассматривал тёмные пятна на стене – всё, что осталось от головы его отца, задушившего собственную жену. Кто-то в коричневом мундире уголовной полиции продолжал собирать раскатившиеся по полу жемчужины. Их оказалось чудовищно много. А ещё в его прозрачном пакетике блестели бриллиантовые серьги. Генрих заметил, что их золотые крючки запеклись от крови.