Страница 7 из 94
- Я-то сразу решил с ними разобраться. Привёл на цепи двух волкодавов, оставил на ночь. Ещё трёх котов отловил и на поле выпустил. Ну коты, конечно, сразу удрали - не дураки. А волкодавы-то на цепи были. Ну, с ними махаганцы потешились, нечего сказать: одного из будки теперь не выманишь, другой ещё той ночью цепь порвал и убежал.
Чего?! Я села и начала слушать внимательней.
- Тут уже я осерчал, взял копьё – дед мой с ним на орков при Гноре Светлом ходил, лук свой охотничий захватил, святой воды баклажку - и сам на ночь в поле вышел. Но куда мне с ними тягаться! Вот чего со мной сотворили!
Оглянувшись, Декра снял шапку. И я подавилась горохом.
У Декры была густая, тронутая сединой шевелюра. Именно что была. Причём недавно. А сейчас по всей его голове причудливо разбегались, пересекались и плелись десятки дорожек голой кожи. В путанице этих тропинок высились одинокими островками уцелевшие пряди волос, но выглядели жалко.
- Отрастают уже, отрастают, не страшно, - успокоил меня Декра и нахлобучил обратно шапку, - А к свадьбе я волосы накладные купил, лучше своих, три золотых за них выложил. Вот. Я тогда, наутро, когда проснулся, сильно озлобился. К жрецу нашему пошёл. Молодой он, недавно старого сменил. Рассказал ему всё, пять курей, козу, и десять золотых на храм отдал, он и согласился с поля нечисть эту изгнать, в ночь вышел. С утра я его на поле уже не застал, он потом через нарочных передал, мол, велики видно мои грехи, терпеть советовал. А сам на людях с тех пор не показывается. Захворал, видать. Ну вот, приехали!
Как раз в этот момент телега со скрипом завернула с дороги и въехала в гостеприимно распахнутые ворота. Вокруг тут же засуетился с десяток человек разного полу и возраста, в ногах людей и лошадей начали путаться три собаки и не меньше трёх, но никак не больше пяти кошек, из хлева сунулась было вперёд корова, но хотя бы её тут же загнали обратно. Кудахтали и взмывали над головами одуревшие куры, тревожно гоготали за загородкой гуси. По всему выходило, что мы приехали. Самое время вскочить на Мышака и мчать отсюда во весь дух. Но клятва солнцу есть клятва солнцу.
Глава шестая О ночном пении
Ну вот. Я мрачно плюхнулась на тюфяк с соломой у края поля. Заботливость Декры не знала пределов. Здесь меня ждал и кувшин с молоком, и хороший кусок хлеба с луковицей, и пяток яиц, и сало, и кусок ветчины. Было в узелке что-то там ещё, уточнять я пока не стала. Сюда же принесли все мои вещи, один только Мышак остался в хлеву. Вещи! Ах да! С запоздалым раскаянием я развязала мешок с Воротником, уже готовая извиняться и успокаивать обиженного и заброшенного малыша, но раскаяние тут же исчезло, как туман на солнце. Разрушитель моей причёски беспробудно дрых и разве что лапами не дрыгал. Я отрезала кусок грудинки, сунула ему в мешок и снова стала глядеть на место моего грядущего выступления.
Ночное поле выглядело ещё более зловеще, чем днём. Сразу же по приезду, Декра потащил меня смотреть место, потому как "днём-то они тихие, сами знаете, а ночью я идти поберегусь, вдруг они ещё меня помнят". Так что настроена я была подходяще. И подходить к дыркам в земле не стала, как Декра не приглашал. Издали подозрительно оглядела колосящуюся рожь, обошла две капустных грядки, шарахнулась от пролетевшего жаворонка и засобиралась оттуда. На семейном ужине я толком не поела, хоть приготовлено всё было изумительно. Жена Декры встретившая меня ворчливо и ревниво, замолчала при виде моей причёски, потом повеселела, а к ужину, похоже, уже тихонько жалела, и подкладывала лучшие куски. Но как тут поесть, если напротив сидел Декра, скинувший в доме шапку, и от вида его волос я просто не могла толком глотать? Здоровенный сын, не поверите - тоже Декра! и Лирка - та самая невеста, вели себя чинно и тихо, глядели в стол и сами не заговаривали, зато на лавках вовсю вертелась смешливая детвора, которая не могла спокойно смотреть ни на Декру, ни на меня, за что и получала от главы семейства по лбу ложкой.
После ужина мы отправились на поле, Декра простился со мной шагов за двадцать, попросил кричать, если что, и заспешил к дому, приветливо сияющему огоньками невдалеке. А я осталась.
- Что же, будем петь, - сказала я самой себе и вздрогнула от пронзительного крика какой-то горластой ночной твари.
А поле уже выделялось островком тишины среди ночных шорохов и голосов. Никто на нём не орал, не шуршал, не скрипел, не бегал, даже рожь не колыхалась под лёгким ветерком. Почти полная луна освещала это зловещее затишье белёсым светом.
- Кхе, кхе, достопочтенная публика, - начала я, неуверенно ступив на поле. - На ваш суд и потеху предлагается баллада о нечестной, то есть несчастной любви Белой Девы и Тёмного принца.
"Убегу. Спою два куплета, и убегу", - уговаривала я себя, приближаясь к центру поля, - "А вдруг они баллады не любят?"
- Апчхи! - в нос попала какая-то пушинка.
- Маххагагага! - прозвучало в ответ.
- Что? - я сбилась с шага.
- Махагагага! - снова ответило поле. Проснулись. И уже не нужно было спрашивать, почему маххаганцев назвали маххаганцами.
- Маххагагага! Маххагагага! Маххагагага! - я замерла, вглядываясь изо всех сил, и успела увидеть взлетающие над колосьями тёмные комочки. Очень быстрые комочки. Они взлетали и падали, взлетали и падали. И приближались ко мне.
- Маххагагага! Маххагагага! Муаххагагага! - голоса вдруг слились в хор, стали вкрадчивыми и усыпляющими. Я ещё успела понять, что падаю.