Пять мужчин

– Оставайтесь… Станислав, – словно со стороны слышу свой голос. – «Останься, Стас…» О, черт, черт, черт!

– Но мне как-то неудобно, я ни с кем не знаком, – мнется он.

– Познакомимся, – вступает Марья.

– Но я… мне нужно переодеться, – говорит Станислав и бросает взгляд на свои мокрые тапки, а потом на меня. Кажется, он совсем не прочь остаться. С чего бы это? А вдруг он все-таки тот бандит из банка?

– Так идите переоденьтесь, – говорю я.

Не дожидаясь его реакции, разворачиваюсь и удаляюсь в комнату, чтобы сложить подарки, найти вазу для цветов, переодеть колготки и привести в порядок странно и не вовремя всколыхнувшиеся чувства. «Девичьи чувства, между прочим, а ты далеко не девушка, дорогая, не забывай об этом», – твержу себе, натягивая новые колготки. Достаю из шкафа высокую керамическую вазу собственного изготовления и опускаюсь на диван, снова чувствуя странную слабость в ногах. Ну и денек! В дверь уже ломится неугомонная Марья:

– Уф, ты долго еще? И чего это ты расселась? Гости ждут, голодные, между прочим!

– У меня сегодня совершенно сумасшедший день! – срываюсь я. – Меня чуть не убили, потом этот потоп, и бутылку разбила в магазине!

Где-то близко, совсем близко слезы. Надо же до чего дошло, давным-давно не плакала, но не сейчас же этим заниматься.

Марья удивленно смотрит на меня, потом машет рукой:

– Ладно… успокойся, после расскажешь, а сейчас пошли, народ ждет.

Станислав, как ни странно, вернулся, переодевшись и притащив с собой странное творение – шар, сделанный из медной проволоки, внутри которого прилажена подставка для свечи.

– Это подсвечник, – объясняет он. – Может, имениннице не очень понравится, но…

– … важен не подарок, а внимание, –Марья блистает мудростью и оригинальностью.

– Спасибо, Стас.. нислав, – говорю я. – Мне очень нравится, но вам не стоило беспокоиться и это, наверно, дорогая вещь…

– Нет, недорогая, я сам ее сделал, – ответствует Станислав и тут же смущается от своего неуклюжего объяснения.

Празднование течет своим чередом, правда, наличие нового и незнакомого человека направляет его немного в иное, чем обычно, русло: девушки быстро переключаются с именинницы, – к великой ее радости, – на свежего молодого мужчину вполне симпатичной наружности и забрасывают его вопросами, пытаясь выяснить всю подноготную и суть мировоззрения. После дамского дипломатически-артиллерийского обстрела Станислав признается, что ему двадцать восемь, – «Ого, какой прекрасный возраст!» – восклицают мои подруги, – что он специалист по сетям связи и прочим сетям, – «Какая у вас актуальная профессия!», – что он много ездит и по стране и за ее пределами, – «Ах, мужчина-путешественник, это звучит гордо! Вам есть, что рассказать?», – что приехал он на пару недель в отпуск, – «И чем вы собираетесь заняться? Делать такие же милые вещички, как тот подсвечник, что подарили Дине?», – что он холост, – «Ох, ничего себе, такие люди и без охраны!».

В конце концов тащу разгулявшихся подруг покурить на кухню, оставив мужчин побеседовать между собой, и пытаюсь напомнить дамам, что они уже не юные девушки с перспективами, а зрелые замужние женщины, которым Станислав годится скорей в сыновья, чем для флирта.

– Ну, положим, рожать в двенадцать лет рановато? – задумчиво тянет язва-Марья. – А пофлиртовать с молодым симпатичным мужиком всегда приятно и полезно для здоровья, между прочим… Да, Черный? – обращается она к коту, который с отвращением взирает на наше буйство, пристроившись на спинке кресла.

– Вот именно, – поддерживает ее Варя вместо молчаливого Черного.

– Дина, делись, что там с тобой сегодня произошло, – требует Марья, и я, под вздохи и охи подруг, начинаю свое повествование, ловя себя на мысли, что в нем неизбежно возникнет образ вездесуще-сегодняшнего Станислава.

********

Как это все происходит и почему? Отчего шум моря заставляет дрожать какую-то внутреннюю струну, которой на самом деле вовсе и не существует, да и шум моря – всего лишь движение воды и шуршание трущейся округлыми боками гальки. Полсуток назад я и не подозревала о существовании мужчины, который сейчас обнимает меня. Я дрожу от прикосновений его рук и губ, от ночной прохлады, оттого, что я невинная и неискушенная, да еще и мокрая, оттого, что мне страшно, и страшно хочется продолжения того, что началось так нежданно и случайно, оттого, что это банальный курортный романчик, и оттого что, открыв глаза, традиционно смущенно закрывшиеся на время поцелуя, я вижу над собой сумасшествие звездного неба. Неужели все и произойдет со мной вот так, на берегу ночного моря, на пляжной гальке, с читающим стихи незнакомым парнем, о существовании которого я не подозревала полсуток назад, как, впрочем, и он о моем?

В тишине, где тьма, как вечность,

Обнимать тебя, забывшись,

Обнаженно и беспечно

В коконе ночном укрывшись.

И соленой кожи свежесть

Пробовать на вкус губами,

Все отдать за безмятежность,

Что коснулась нас крылами.

Не вином, а теплым бризом

Упиваться до забвенья,

Быть рабом твоих капризов,

Чтоб украсть твое смятенье,

Подарить тебе безбрежность

Ту, что ты совсем не хочешь,

Обменять игру на нежность

Что таится в чаще ночи.

Ждать, когда морской ундиной

Ты вольешься в мои руки.

Стать покорным господином

Хоть на миг, назло разлуке.

*******

Из прихожей слышится звук отпираемой двери, что-то падает. Черный срывается с кресла и ловко, несмотря на внушительные размеры, проскальзывает в неплотно закрытую дверь кухни. «Николка пришел», – спешу следом за котом.

Сын, сняв куртку, встряхивает темными кудрями и, наклонившись ко мне, чмокает в щеку.

– Мутер, поздравляю с днюхой…и все такое…

– Никола, ты мог бы поздравить свою немолодую мать более литературно?

– Мог бы, но уже поздравил, не литературно. Держи подарок.

Он протягивает мне коробочку, перетянутую трогательной розовой ленточкой с бантиком.

– Спасибо, а бантик сам завязывал? – не могу удержаться от подколки.

– Нет, мутер, бантики я принципиально завязывать не умею, поэтому попросил особу твоего пола.

– Что за особа? – интересуюсь я, открывая коробку, в которой таится другая, пухлая сиреневая, а в ней – тоненькое серебряное колечко. От волнения забываю про упомянутую особу своего пола.

– Коленька… – сейчас разревусь в голос.

– Мам… ну ты что, мам…да не переживай ты так, не надо.

Сын смущенно улыбается, ерошит и без того лохматые волосы, которые мне ужасно хочется причесать. Беру себя в руки, вытягиваюсь на цыпочки и пытаюсь пригладить его непокорные кудри. Он трясет головой и отбивается.

– Дорогое же, наверно…

– Отстань, мутер.

– О, вот и Николя! И где тебя носит в материнские именины? – Марья вливается в наш сентиментальный дуэт. – Что матери подарил, обалдуй?

– Вот, посмотри, – гордо демонстрирую сыновний подарок.

– Ого! – оценивает Марья. – Талантливый парень. А я всегда говорила, что из Николя будет толк…

– Вот, Марья Иванна, вы одна меня понимаете, – весело подхватывает Никола, блестя темными глазами.

– Здравствуй, Коленька, – говорит появившаяся из кухни Варвара.

Марья порывается еще что-то добавить, но я в эйфорическом состоянии от появления и подарка сына, тащу их всех в комнату. Мужчины обмениваются традиционными рукопожатиями, Никола вопросительно взглядывает на Станислава.

– Это наш… то есть, сын наших соседей сверху, – в очередной раз объясняю я. – Я их сегодня залила, а Станислав помог справиться с потопом.