Страница 2 из 55
- Эмилия, подождите, - услышала я, когда почти вышла. Резко обернувшись, я смотрела на Брендона, он на меня, и мне показалось, что он собирался мне сказать что-то другое, а не: - Вы, очевидно, не поняли материал, нарисуйте мне схему строения бактериальной клетки.
- Я не умею рисовать, - призналась я честно, я действительно не умела рисовать, исключения составляют простые геометрические фигуры, такие как круг, вернее, овал, или квадрат, но никак не схема строения бактериальной клетки. Последний раз, когда я рисовала, это был домик, состоящий из квадратика и треугольника, для соседского малыша, с которым иногда сидела после школы, учась в девятом классе, и это мало напоминало бактериальную клетку, во всяком случае, мне приятно так думать.
- Схематично, - он небрежно махнул рукой в неопределённом жесте и подошёл ко мне, пока я испытывала одновременно два желания: вжаться в доску, на которой я должна нарисовать бактерию (видимо на случай, если я однажды встречу бактерию, будет неловко пройти мимо, не узнав её, не так ли?) и вжаться в Брендона, наплевав на все бактерии.
…цитоплазматическая мембрана…
Примерно это я слышала, пока держала в руках кусок мела, а Брендон держал эту руку, повернув меня к себе спиной, и рисовал… рисовал и даже подписывал, и говорил, говорил, говорил своим бархатистым голосом, пока мел крошился и крошился мне на джинсы…
Его рука мягко держала мою, и большой палец поглаживал запястье – легко, почти невесомо, но оглушительно приятно, я закрыла глаза и отдалась бархатистому голосу, скрипу мела по доске, мужскому дыханию над своим затылком. Нечаянно, скорее даже невольно, я подалась спиной на грудь Брендона и буквально утонула в его и своём вздохе.
- Брендон! Ой, прошу прощения, кхм, прошу меня извинить… - услышала я, и сразу стало тихо и пусто. Пусто, потому что Брендон тут же отошёл от меня, бросая взгляд на того, кто стоял в дверях. И тихо, потому что его дыхание и сердцебиение стали бесконечно далеко от меня. Четыре его шага. В дверях стоял блондин, наверное, даже привлекательный.
- Я сейчас, Джас, минутку, - услышала я немного смущённый голос Брендона.
- Не буду ээээ… мешать, - ответил Джас, пока я накидывала сумку на плечо и пыталась просочиться между неким Джасом и косяком двери.
- Эмилия не совсем поняла схему строения бактериальной клетки, - услышала я Брендона. – Я остался после лекции…
- Да, - подтвердила я, остановившись, - мы рисовали… глобулярные… образования.
- Это было довольно очевидно, - улыбнулся блондин Джастин, - в общем-то, ничего другого в голову и не придёт, образования глобулярные, - он задумчиво посмотрел на доску, где была изображена бактериальная клетка, и я уверена, что этот портрет взорвал бы мировое сообщество авангардистов. – Немного абстрактно, но… это определённо очень глобулярно, - услышала я уже за своей спиной.
- Эмилия, - тоже услышала, - позволите посмотреть ваши записи, я уверен, где-то допущена системная ошибка, я укажу на неё, и вы всё усвоите, это довольно лёгкий материал, - это говорил Брендон под уже несдерживаемый смех блондина Джаса. И я, забыв, что не веду записи, отдала ему свой молескин (блокнот moleskine) и побежала по длинному коридору.
Думаю, теперь самое время вернуться к моим записям и молескину.
Помните, я говорила, что не веду записи на лекциях по анатомии строения бактериальной клетки. Но блокнот и удобная ручка или карандаш всегда со мной. И я, конечно, делаю записи и отметки в своём молескине.
Я записываю свои мечты. Детально, с уточнениями и дополнениями. Я записываю - и они сбываются.
Ерунда, скажите вы.
И будете неправы, главное – правильно мечтать. И записывать, уточняя все детали. Попробуйте, и вы удивитесь, насколько это работает.
Первый раз я испробовала этот метод раньше, чем научилась записывать свои мечты.
Я сидела на ступенях, ведущих на второй этаж, в доме своей новой подружки - Келли, которая, к слову, со временем стала моей лучшей подругой, и плакала. Не так давно меня привезли к отцу, шефу полиции маленького городка, в котором всегда шёл дождь. И меня до смерти пугал он, и особенно – его усы. До этого года я жила в Фениксе, со своей бабушкой, там всегда было тепло, и в доме пахло корицей и немного пылью. Здесь всё имело запах сырости, хвои и леса, в который мне нельзя было заходить «ни в коем случае».
Итак, я плакала, и, как у каждой девочки, причина моя была веской и заслуживающей искренних слез.
- Почему ты плачешь, Эми, малышка? – спросил меня старший брат Келли.
- Генри, - всхлипнула я и, вспомнив причину своих слез, заплакала ещё сильнее.
- Твой папа?
- Генри! – упорно повторила я.
- Что случилось с Генри? – на «Генри» он сделал акцент, как бы показывая этим, что согласен с тем, что мой папа – Генри, а не папа.
- Я хотела куклу, хочу, как у Келли, только в красном платье. И вот тут, - я показала рукой на шею, - бусики, зелёные.