Страница 44 из 104
Маленького роста, округлая, русоволосая женщина, с зарёванными глазами и опухшим носом. Она стояла в тех самых уродливых туфлях, что как-то раз надела старшая медсестра. Они были ей невероятно большими, именно поэтому она шлёпала ими как утка. В ушах красовались отвратительные пластмассовые серьги, на левой мочке уха пестрела незажившая царапина от сорванной серьги.
Медсестра, стоя на подставке, выливала из банки сладковато-пахучую жидкость в раковину. Поток воды из-под крана разносил запах, и смывал улики в канализацию. Я достала телефон, включила режим видео, и ждала.
Женщина хлюпала носом, вытирала слёзы рукавом, её руки тряслись, и я не понимала, что с ней происходит.
- Я не хотела. – подала голос медсестра. – Честное слово, не хотела. – она хлюпнула, и снова утёрлась. – Я очень раскаиваюсь за содеянное, но у меня не было другого выхода. Я должна была её наказать.
Я как раз закончила записывать видео, как к дверям медпункта подошли два милиционера.
- Можете забирать, – кивнула я в сторону медсестры. Я вышла из медпункта, а туда зашли два молодчика, и вывели уже в наручниках несчастную медсестру. На душе остался гадкий осадок от услышанного.
Я поплелась на ресепшен, где мне сказали, что Любомирского увезли на скорой, в стабильном состоянии. Я взяла ключи от Колиного номера, собрала некоторые его вещи, переоделась сама, и поехала в город в больницу.
Пока я ехала до города, а так как был уже глубокий вечер, меня могли довезти только милицейские. В бобике, за решёткой, сидела медсестра, и всю дорогу плакала. Сердце сжималось, но я вовремя вспомнила Аристотеля, что закон - это разум, свободный от страсти. Иначе тогда не следует и начинать.
Мы приехали в отдел, там сразу же стали оформлять преступницу. Я перебросила видео на компьютер, дала показания, подписала протокол и мне сказали, что больше мы не понадобимся. Николай так же был опрошен, нам пожелали приятного оставшегося отдыха, поблагодарили за сотрудничество, и меня отвезли непосредственно в больницу к Любомирскому. Там я сказала к кому и зачем, и меня пропустили в палату. Больница была чистой и светлой, а на душе было серо.
Я постучала и вошла в палату. Любомирский был один, сидел в кровати и читал книгу в мягкой обложке.
- Привет, всё что успел себе урвать. – он улыбался, и я улыбнулась ему в ответ. Разложила вещи в полку, и протянула самый важный пакет на сегодня.
- Что там у тебя? Ух ты, ничего себе, сколько калорий! – по-детски развеселился Николай, и принялся уминать хлебобулочные.
- Погоди, не ешь в сухомятку, я за кофе схожу. – Николай в ответ задористо угукнул, и я поняла, что когда вернусь, булок уже не будет.
Я вышла из палаты и направилась к автомату с кофе. Мне сейчас тоже очень сильно хотелось от души втянуть этот ароматный напиток двумя ноздрями, и хоть немного забыться. Ощущение, что я искупалась в грязи не проходило, и по пути я заглянула в общий санузел, вымыть руки.
Тёплая вода стекала по раскрытым ладоням и успокаивала. Я вымыла лицо, пригладила волосы, и вышла только тогда, когда уже посетители вовсю стучали в двери. Я отмерла, открыла дверь, извинилась и пошла к автомату. Сделала кофе себе и, подумав, всё же взяла сок Любомирскому, отправилась обратно в палату.
Как я и предполагала, булочек практически не осталось. Я урвала последние две сосиски в тесте, на что в ответ получила очень обиженного Колясика, с грустными глазками, и мне пришлось поделиться. Я откусила кусочек хлебобулочного и медленно пережёвывала эту несчастную сосиску. Кофейный напиток оказался сносным, что меня вполне устроило. Мы молча доедали, и допивали, и каждый не знал с чего бы начать. Первым не выдержал Коля:
- Так чем, в итоге, всё закончилось? – полюбопытствовал Любомирский, отставляя в сторонку пустую коробочку из-под сока. Я молча достала телефон, и включала проигрываться видео, которое записала в кабинете медпункта.
«- Я не хотела. – раздался женский голос на видео. – Честное слово, не хотела. – она хлюпнула, и снова утёрлась. – Я очень раскаиваюсь за содеянное, но у меня не было другого выхода. Я должна была её наказать. - Женщина разревелась ещё больше. Вытирая ладонями слёзы, она выла и причитала, потом немного успокоившись, села на подставку и продолжила:
- В начале двухтысячных у меня погиб сын. Он был болен, у него был рак костей. Мы прогуливались с ним в парке, я везла его в инвалидном кресле, было лето, светило солнце, мы наслаждались последними месяцами в обществе друг друга. Он угасал. Я уже знала об этом, и каждую минуту старалась проводить рядом.
Во время нашей прогулки из кустов вылетел огромный пёс. Он вцепился в колёса кресла и стал рвать их зубами. Я стала отгонять собаку, кричать, но только раззадорила зверя, и тогда он вцепился в моего мальчика! Он схватил его за тоненькую ручку и рванул зубами так, что мой сын, как тряпичная кукла, повалился с кресла. Я уже била собаку ногами, руками, бесполезно. Схватила палку, и стала бить собаку по глазам. Пёс скулил, но пасти не разжимал. Я не заметила, как подбежал хозяин этого пса, и наотмашь ударил меня по лицу. Я упала, а этот ублюдок, оттащив пса, пнул инвалидное кресло, и пригрозил мне расправой, если собака останется без глаза.
Я подползла к своему мальчику, а он был уже мёртв. Я кричала, звала на помощь, но никто, никто ко мне не подошёл!
Потом были разбирательства, суды. Меня обвинили в том, что я не досмотрела за ребёнком, и сама спровоцировала нападение. Тому уроду выписали штраф и постановили судом усыпить собаку. Он её усыпил, она ослепла на один глаз от моего удара, и следом завёл такую же. Сколько ещё угроз в свой адрес я получала, меня травили каждый божий день, шагу ступить не давали. И мне пришлось уехать. Оставить могилу моего мальчика и уехать…