Внести ясность

Глэдис лежала поперек большой, увенчанной балдахином кровати. Простынь была залта рвотой вперемешку с кровью.

- Глэдис, слышите меня?!

Она молчала.

- Тори, вызывай скорую! – я бросился прощупывать пульс.

Девушка исчезла, а я, едва уловив пульсовую волну, попытался сделать непрямой массаж, как учили на курсах в университете – я ходил туда ради инструкторши, очень фигуристой и очень знойной, но она, по счастью, заниматься заставляла всех одинаково.

Дверной проем заслонила тень. Я поднял глаза и увидел перекошенное лицо патера Захарии.

Преимущество маленького города – скорая, взорвав вечернюю тишину отчаянным визгом, остановилась у дома уже через пять минут. Потом Ториутверждала, что быстрее – просто мне это время, пока я усиленно давил на грудную клетку Глэдис под сверлящим взглядом патера Захарии, показалось бесконечно резиновым. В комнату ворвалась спасательная бригада, двое врачей заявили, что пульс есть, только очень слабый. Кажется, я спас этой пьянчужке жизнь или вроде того.

Какие-то героических чувств я не испытывал. Просто моя последняя надежда на встречу с Эммой потерпела крах.

Тори осторожно положила голову мне на плечо – по телу разлилось приятное тепло, я воспрял духом. Медики грузили Глэдис, по прежнему без сознания на каталку.

- Ты можешь отвлечь патера?

- А…могу,  - она кивнула. – Но куда ты? Что..

- Спасибо.

Я чмокнул ее в щеку и ринулся прочь. Без законного представителя семьи патер Захария вполне мог воцариться в доме и выгнать меня взашей. Я, впрочем, и сам не собирался задерживаться.

Комнатой Эммы оказалась самая дальняя по коридору – в мансарде. Я осторожно повернул ручку, не в силах побороть до конца чувство вины. Все-таки это было чужое пространство, инородный мир, куда меня уж точно не приглашали. Комната может сказать очень многое, как и одежда, как и друзья – это в некотором роде отражение нас, искаженный и сморщенный автопортрет.

Единственное окно было занавешено и меня поглотила темень, стоило прикрыть за собой дверь. Я долго безуспешно шарил в поисках выключателя, но так и не найдя его, включил высокий торшер у кровати. Тяжелые длинные тени исчерчивали пересекали полоски желтого света, исчерчивая комнату в причудливые узоры. Меня встретил привычный беспорядок – разбросанная одежда, полностью скрытые под слоем готических плакатов стены, с потолка свешивалась разбитая люстра, индейские ловушки для снов и прочая мишура. Заодно стало ясно, что искать выключатель бессмысленно. Я осторожно начал поиски, плохо понимая, что именно ищу. Залез в одежный шкаф – в таком действительно можно было спрятать целый труп: множество отделений, ящиков, полок и вешалок. Но сейчас он зиял пустотой: большая часть одежды грудой валялась внизу, под вешалками – видно было, что собиралась девушка в спешке, не слишком волнуясь, что именно берет с собой. Я испытал некоторое отвращение, роясь в шкафу, но сумел себя перебороть – может быть, во мне просыпался настоящий сыщик?

Прошелся по ящикам письменного стола – рисовальные принадлежности, все испачканные и запылившиеся, лежали вперемешку с учебниками, конспектами, клочками ткани. Пару раз я больно укололся булавками, словно нарочно оставленными в самих неподходящих местах. Проверил ящик для кассет и дисков под магнитофоном, даже сунул руку за книжные полки.

Ничего.

Однако я точно знал, что-то должно быть. Даже самые изощренные преступники всегда забывают стереть какие-то следы, поэтому не бывает идеальных преступлений.

Я сдернул с кровати покрывало – кстати, а почему у такой неряхи так аккуратно застеленная кровать? Я прощупал подушки, сдернул простынь. Залез под кровать с головой и с трудом отодвинул ее полностью от стены. На полу скопилось такое количество пыли, что у меня начался неудержимый чих.  Я скинул матрас и как следует по нему потоптался. Выдвинул ящик для постельного белья – там валялись засохшие огрызки и воняло плесневелым хлебом.

Меня начало тошнить.

Я прошелся по полу, простукивая его пяткой – время нестерпимо убегало, в любой момент мог заявиться патер Захария и задать весьма неприятные вопросы. Конечно, я мог пригрозить, что сдам его полиции, потому что еще вопрос кто напоил Глэдис до бесчувствия и совершенно ясно, кто поджидал внизу под окнами, пока она окочурится. Но все это может задержать меня в Мелахе…

Лучше просто отправить Тонину письмо.

С досады я пнул пару вещей, оказавшихся на моем пути – стул, сломанную гитару. Потом рывком поставил кровать на бок.

В днище было секретное отделение, я даже нашел скважину для ключа. Едва заметную, расположенную впритык с креплением ножек. Выбора не было, взламывать замки я не умел, поэтому начал ломать. Ударов ногой оказалось недостаточно и в ход пошла та самая гитара.

Когда я поднял голову, то увидел Викторию, которая стояла в дверях смотрела на меня с выражением ужаса на лице.

- Что… что ты делаешь?

- Где патер?

- Уехал на скорой. Что ты…

- Сейчас… - я нанес последний удар и в днище появилась широченная трещина.

Сунув туда руку, я вытащил плотный полиэтиленовый пакет. Ощупал его.

- Здесь оружие, - коротко пояснил я девушке. – Не хочу открывать, скорее всего именно им убили Оскара Крамена. Надо возвращаться в столицу.

Она некоторое время смотрела на меня, не говоря ни слова. Потом закусила губу.

- Я поеду с тобой.

- Но… - я опешил.

- Я должна увидеть Эмму. Рассказать ей о матери…и об этом.

До меня дошло, что она вовсе не считает подругу виновной. По ее версии, очевидно, кто-то спрятал оружие, прокравшись в дом. Должен признаться, с такой хозяйкой как Глэдис, это запросто мог быть и патер Захария, и любой другой из жителей города.