Страница 7 из 106
Он вернулся только к обеду, застал её за расчёсыванием волос и замер, глядя на её руки: снующие в прядях тонкие пальцы.
Из-за полога показался невольник-старик, засуетился с обедом.
Центурион буркнул:
– Чем занимаешься там?
– Да-а... – отмахнулся раб, подставляя столик с обедом. – Решил зашить вашу тунику, крепкая ещё, жалко выбрасывать...
Вскинул тёмные брови, вопросительно глянул на раба, перевёл взгляд на рабыню в углу:
– Ты теперь не один, подключай к работе, пусть делает всё, что скажешь... Спит, наверное, до обеда. – Почувствовал на себе взгляд девичьих тёмных глаз, пропускающих неприятие через упавшие волосы. – Мыть что надо, варить, стирать – используй!
– Да вы что, господин! Посмотрите на неё! Какая с неё работница – только и следи за ней, чтоб чем не порезалась или иглой не искололась... Ничего же не умеет... Девочка ещё!
– Девочка! – Он усмехнулся. – Знаем мы этих девочек... С виду ничего, а чуть что, сразу в рёв... «Как вы можете?»
Рабыня выпрямила спину, убирая обеими руками волосы с лица, глядела прямо, с вызовом.
– Послужи-ка мне за столом! – приказал.
Девчонка поднялась и подошла, собирая волосы на затылке в тяжёлый узел. Выглядела она значительно лучше, чем вчера. Отдышалась и помылась, выспалась, прямо красавица.
Марций следил за ней, снимая рыбу с кости, а рабыня налила ему в кубок вина, разбавленного водой, вложила в протянутую руку салфетку, следила и сама за ним, открыто, не скрываясь. К такому он не привык.
– Как тебя зовут? Или мне звать тебя испанкой?
– Почему испанкой? Мои родители из Рима! Я – Ацилия!
У неё даже в голосе – вызов. Всё меняется при свете дня. Марций нахмурился, вспоминая:
– Ацилия?.. Ацилия... Уж не того ли самого Ацилия дочь, сенатора, что изгнали из Рима?
– Того самого.
Он присвистнул, вскидывая на неё голову, стал рассматривать пристально. Ведь чувствовал, что что-то не то... Дочь сенатора. Ничего себе!
– Теперь понятно, почему ты ничего делать не умеешь, всю жизнь пальцем о палец не ударяла! Слуги и рабы, няньки и повара... Так? – Она промолчала, глядела сверху. – А теперь жизнь повернулась, всё стало по-другому, а ты своими ручками и делать ничего не научилась, ничего не умеешь, даже иглу держать! Так? – Он поймал вдруг её руку за запястье, потряс кистью в воздухе. – Папа-мама лелеяли доченьку, думали найти богатого жениха, а оказалось?.. – Усмехнулся, показав белые зубы. – Шлюха, рабыня гарнизонного центуриона...
– Хватит! – Она вырвала руку резко и спрятала за спину. – Моя мать умерла сразу же, как родила меня, я даже не видела её ни разу...
– Значит, отец тебя изрядно баловал, даже не показал, как добывают в этой жизни на кусок хлеба...
– Не трогайте моего отца! Он был благородным человеком в отличие от вас! – Она вспылила и с грохотом поставила глиняный кувшин на столик, вино плеснулось на столешницу. – Извините... – прошептала виновато.
– Твой отец был сенатором, а я всего лишь центурион, я честно выполняю приказы, а его – выгнали из Рима. Где справедливость? Правда?
Она дёрнула головой с вызовом, вздёрнула подбородок, и волосы её, распутавшись, посыпались по плечам чёрной блестящей волной, завораживая, приковывая взгляд. Ацилия торопливо собрала их, закинув руки назад, стала скручивать в тяжёлый жгут, чтобы снова спрятать. Многие говорили ей о красоте волос, и этот тоже сказал:
– Тебе нужно обрезать волосы, иначе ты по полдня будешь их только чесать и мыть, или тебе купить ещё пару рабынь – ухаживать за тобой? – Усмехнулся небрежно, допил вино из кубка и поднялся.
Ацилия следила за ним со своего места, растерянно хлопая ресницами, шепнула:
– Я никогда не отрежу их, я растила их всю жизнь...
– А мне всё равно, как я скажу, так и сделаешь.
– Нет...
– Что? – Он прямо глядел ей в глаза. – Повтори ещё раз. – Она опустила голову, пряча глаза. – Что это ещё такое? – Отвернулась, покусывая губы. – Вот так-то лучше.
Он направился к выходу, захватив свой плащ.
– Господин? – она сама позвала его.
Центурион обернулся молча.
– Я... У меня есть родственники в Риме... Двоюродный брат, он любит меня, как родную сестру... Если вам так нужны деньги, если вы так цените их, позвольте мне написать письмо в Рим, он приедет, он выкупит меня за любые деньги...
Марций смотрел на неё, склонив голову к плечу.
– Нет!
– Почему? Ну, почему? Почему – нет?
– Нет и всё! – сказал, как отрезал, развернулся уходить и крикнул вдруг напоследок: – Гай, отдай ей шитьё! Вечером приду и проверю!
Ацилия только устало прикрыла глаза.