Страница 17 из 51
Лабарту закрыл глаза.
Шай, моя Шай... Ты была права, что не пошла с нами. Надеюсь, там, в Галиле, у тебя достаточно крови. Надеюсь, ты в безопасности. Надеюсь...
— Я знаю, Шимон, — сказал он. — Я знаю.
Фитиль в каменной плошке догорал, коптил, тени метались по стенам. Там, снаружи, была ночь, жаркая, безлунная. Зачем мы опять решились напасть? Из вылазки вернулись лишь трое, и Лабарту был одним из них.
— Йоэль? — Раненный, лежавший у стены, шевельнулся, пытаясь приподняться. — Я не вижу... Это ты?
Едва слышный хриплый шепот, губы, кривящиеся от боли, наскоро перебинтованная рана, повязка, набухшая от крови... Лабарту помнил эту кровь.
— Да, Натан, — сказал он. — Это я.
— Не уходи, — пробормотал раненный. Фитиль с шипением потух, и в воздухе поплыл запах горелого масла. — Я не хочу... один...
Лабарту молча сел рядом. На плечи давила усталость. Словно не несколько месяцев, а всю жизнь он провел в Бейт-Торе, словно не было ни будущего, ни прошлого, лишь каменные стены и непроглядная ночь.
— Йоэль... — Шепот, больше похожий на стон. — Я умру?
Лабарту повернулся к нему. Натан лежал, глядя в темноту широко раскрытыми глазами. Все еще жив, но надолго ли? В мирное время, быть может, его и смогли бы спасти. Но не в Бейт-Торе, где почти нет воды, не в крепости, полной измученных людей...
— Да, — сказал Лабарту, глядя на него.
Натан закрыл глаза, попытался что-то сказать, но лишь судорожно вздохнул.
— И все... умрут? — выговорил он наконец. — И все напрасно?.. Они... победили?
Жалость судорогой прошла по телу, острая, как жажда. Лабарту рывком приподнял Натана. Тот застонал, но Лабарту не отпустил его.
— Посмотри на меня, Натан, — прошептал Лабарту. — Посмотри на меня.
Мальчик открыл глаза. В его расширенных зрачках сплетались отчаяние, боль и темнота.
— О чем ты, Натан? — Лабарту говорил медленно, тихо, ни на миг не отводя глаз. — Бейт-Тора выстояла, мы отбросили римлян. К нам пришла помощь и сейчас мы в Йерушалаиме. Римляне разбиты, они больше не вернутся. Ты умираешь, но мы победили. Разве ты не видишь?
— Вижу, — выдохнул Натан. — Я вижу... Храм...
Лабарту разорвал ворот рубахи мальчика и впился в шею. Кровь Натана была светлей первых лучей солнца и в ней не было и тени страха, и Лабарту выпил ее всю, до последней капли.
Потом бессильно уронил руки и так и остался сидеть возле мертвого тела. Огонь бежал по жилам, но темнота не расступилась и не исчезла тоска.
— Хватит, — прошептал он. — Я не машиах, не пророк, не посланник Господа... Просто экимму с берегов Евфрата.
Нужно уходить. Сегодня же, до рассвета.
Он поднялся и пошел к Шимону.
Он не хотел никого видеть, не хотел ни с кем говорить. Но его окликнули, остановили почти у дверей Бар-Кохбы и вручили письмо. Свернутый пергамент, перевязанный простой бечевкой. Лабарту выслушал рассказ о тех, кто пробрался по подземному ходу в Бейт-Тору, чтобы принести письма и вести из внешнего мира. Не глядя спрятал письмо за пазуху, пробормотал слова благодарности и, не стучась, вошел к Шимону.
Шимон поднялся ему навстречу. Дверь со скрипом затворилась. Огонь в светильниках взвился, забился от порыва воздуха.
— Бейт-Тора падет, — сказал Лабарту.
Между ними метались огненные тени.
— Я знаю, — ответил Шимон.
— Мы должны уйти. — Лабарту говорил и ждал возражений, обвинений, гнева. Но Шимон молчал. — Пока они не нашли подземный ход, мы должны...
Шимон покачал головой.
— Я не могу уйти, — проговорил он.
Так спокоен... Почему? Как Шимон может быть так спокоен? Почему не пытается доказать, что прав? Почему...
Потому что уже знает день и час своей смерти.
— Это же люди, Шимон. — Лабарту сжал кулаки. Слова рвались наружу, царапали горло. — Всего лишь люди. Может, ты и мог им помочь, но все уже кончено. Зачем умирать вместе с ними?
— Они шли за мной, — отозвался Шимон и его голос звучал, как когда-то, до войны, до восстания, до римлян. — Я привел их сюда. Мой народ умрет из-за меня. Как я могу его оставить?
— Я видел, как умирают народы! — воскликнул Лабарту, уже не заботясь о том, кто может услышать его. Важно было лишь одно: уйти отсюда, вместе с Шимоном, бежать от этого безумия, забыть обо всем... — Великие народы умерли, города их лежат в руинах, языки их забыты! Я видел их, но они мертвы, а я жив!
— Я знаю, — ответил Шимон, и его голос звучал тихо, почти мягко. — Мой хозяин будет жить, когда исчезнет даже память обо мне.
Слова растаяли, не успев родиться. Лабарту смотрел на Шимона, не в силах найти ответ.
Ничего не поможет. Мне не уговорить его, не заставить понять. Он решил, и теперь...
— Шимон...
— Мир тебе, Лабарту. — Шимон прижал руку к сердцу и склонился в поклоне. — И пусть беды обходят тебя стороной.
Вот и все.
— Прощай, Шимон, — сказал Лабарту, и вышел из комнаты.
Нужно уходить. И оборачиваться нельзя.
Когда он выбрался из-под земли, восток уже побледнел, и звезды исчезали, одна за другой. Где-то далеко позади осталась осажденная крепость, отчаяние и боль.
Свободен.
Он шел, глядя на светлеющее небо. Свободен. Но тоску он унес с собой, и позади была смерть, а впереди?
Что-то зашуршало за пазухой. Письмо. Лабарту остановился и вытащил пергамент. Бечевка соскользнула на землю. Лабарту развернул свиток и начал читать.