Страница 445 из 470
Ее взгляд умолял, требовал. Почему, почему этот разговор случился именно сегодня? Когда ему, как никогда, нужна вся его решимость, контроль над собой. Бэзил коснулся кольца...
- К сожалению, вполне, сестра.
Сестра уставилась на него с выражением человека, перед которым вдруг сама собой отворилась дверь, в которую он давно и безнадежно бился.
- Ну вот! - воскликнула она почти торжествующе, как только обрела дар речи. - Они мне пытались внушить, что у меня не все в порядке с головой, но даже если бы я сошла с ума, я все равно знала бы, понимаете? Но ведь это грех, правда? Нельзя разлучать мать и ребенка! Как же они могут?
Почему она ждет ответа от него?
- И тем не менее, не вы первая, не вы последняя.
Его матери тоже запретили видеться с детьми, за несколько месяцев до того, как их разлука стала вечной. Леди Филиппа хотя бы узнавала, как живется ее сыновьям, через слуг и свою юную сестру Вивиану.
Офелия помолчала, вбирая в себя услышанное.
- Я... Я хочу хотя бы, чтобы мне позволили увидеть его... Ну хотя бы разок! Это так жестоко!..
Увидеть его... Какая наивность! Может, дитя и дышало, когда родилось, но что такое искра жизни рядом с репутацией Лорда-Защитника?
- Какой бы ни была правда... Тебе лучше постараться забыть об этом, - он скривился от горечи собственных слов. - Ты ничего не добьешься, а следить за тобой начнут еще пристальнее.
- Тетя Вивиана говорит то же самое. Но как я могу забыть? Я прежде забуду дышать!
И я тоже, подумал он. И я тоже.
- Вы должны мне помочь! - Она сжала его запястья своими пухлыми влажными пальцами, с силой, приданной переживаниями. - Ведь поможете, да? Меня они не слушают, но ведь вы мужчина, и вы не опозорили семью, и если вы их попросите, попросите отца...
- Я ничем не могу тебе помочь, сестра. Я здесь ничто. У меня нет власти, нет мужества. Я самому себе помочь не в силах.
Мне не нужно еще и твое горе, когда я тону в своем...
Он вырвался от нее, почти испуганно, и спасся бегством, еще долго слыша, даже когда закрыл за собой дверь и завернул за угол, ее тихий плач.
***
Дорога была долгой и унылой - достаточно времени, чтобы передумать множество темных мыслей. Вверх и вниз, вверх и вниз по холмистой местности, а потом - только вниз, к вонючей реке, к шумному мосту, среди крика и гама, резавших чувствительный слух.
В довершение всех бед, пришлось проехать мимо виселиц, и хотя сегодня они, кажется, пустовали, а народу на площади Правосудия собралось негусто, Бэзил поплотнее задернул шторы паланкина и на всякий случай заткнул уши.
Если когда-нибудь будут казнить тебя, дядя, я, так и быть, сделаю над собой усилие, и не отведу взгляда.
В вине Оскара Бэзил не сомневался; дядя сам признался в том, что убил его лучшего друга. Кто послал дядюшку на дело тоже было очевидно - тот подчинялся лишь одному хозяину.
Закон и обычай гласили, что нет преступления чернее, чем покуситься на собственного отца. Предрассудки... Порождения мира, где добро и зло вывернуты наизнанку, а руки героев замараны кровью; придуманные сильными как орудие против слабых, отцами - против детей, хищниками против добычи.
И все же... Даже понимая это, он нуждался в последнем доказательстве, последнем камне на чаше весов. Еще одна смерть оставалась неотмщенной, и когда Бэзил будет знать ее виновника точно, то не остановится уже ни перед чем.
Ведь так?..
На самом деле, ему повезло, что Гвиллима Данеона заперли в темнице надменного Дворца Правосудия, а не отвезли в Скардаг, куда попасть без особого разрешения было почти невозможно. Во дворце он с удовольствием убедился, что служители Закона по-прежнему насквозь продажны - это успокаивало, как то, что солнце восходило каждое утро на востоке и садилось на западе.
В прошлый раз, двери темницы открыл перед ним кошель серебра; сегодня, Бэзил подозревал, придется доложить сверху еще что-то. Он коснулся кольца... Нет, только не его.
Та беседа с людоедом врезалась в память шрамами, которые не сойдут никогда.
Темная камера, пахнущая так, что тошнота подступает к горлу. Затянутое решеткой крошечное окошко, расположенное под самым потолком, чтобы узник не мог, дотянувшись, взглянуть на небо. Голые стены, груда грязной соломы на полу, из обстановки - лишь чан для дерьма.
И сам заключенный - полутруп с горящими глазами, трясущийся, как в лихорадке. Дико было слышать из бескровных уст знакомый голос:
- Бэзил, мой мальчик! Право же, я очень рад вас видеть!..
- Я принес вам немного еды, подумал, что вас, должно быть, плохо кормят. Это просто хлеб, - добавил Бэзил поспешно, увидев, как алчное выражение вспыхнуло на изможденном лице людоеда, как скрючились, будто когти, костлявые пальцы закованных в кандалы рук. Еще потребует, чтобы Бэзил накормил его человеческой плотью!