Страница 51 из 61
— Если вы оглянетесь на собственную жизнь, которую, как вы понимаете, я знать не могу, — продолжал Хозяин, — то легко убедитесь, что она делится на два неравных отрезка: редчайшие мгновения душевного спокойствия (их люди для простоты, краткости и просто по традиции называют счастьем) и долгий, бесконечно долгий путь к этим минутам… Отвлечемся еще раз. Вы посещали хотя бы раз церковь? Хотя бы однажды входили вы в Храм Божий раздавленным и обессиленным, чтобы выйти из него успокоенным и крылатым? Если хоть раз в вашей жизни подобное было, вы без труда ответите на вопрос: почему церковь никогда не умрет, сколько бы ни продвигалось человечество по дороге познания, и сколько бы ни развивалась наука?
Слова Хозяина проникали в голову Андреева с легкостью и, словно бабочки, располагались там по-хозяйски. Ощущение это было столь приятно, что Андрееву не хотелось отвлекаться и отвечать на вопросы.
Хозяин знал это. И потому, выждав для приличия паузу, он ответил на свой вопрос сам:
— Потому что церковь — это то место, где человек обретает душевное спокойствие. Правда, я-то знаю, что оно иллюзорно и мгновенно, но у нас речь об ином. Кстати, легенда о Христе — сейчас не время спорить о том, насколько она исторична, — тоже ведь имеет успокаивающее свойство: когда верующий узнает, что великий человек мучился сильнее, чем он сам, — ему становится легче и вера его крепнет.
Хозяин вдруг пристально посмотрел в глаза Андреева. Мой герой ударился об этот взгляд, почувствовал даже боль в голове, привстал в кресле… Но Хозяин уже снова улыбался, добродушно и спокойно продолжал:
— Итак, что же означает: сделать для человека все, то есть выполнить главную задачу нашего кооператива? Это означает самую малость: позволить человеку обрести душевное спокойствие, причем на возможно более долгий срок. Но… И тут нам с вами придется коснуться еще одной общей, но чрезвычайно важной проблемы, не сказав о которой, вести дальнейший разговор бессмысленно. История человечества награждала людей не только полезными истинами и всякими, как вы сейчас любите говорить, положительными моментами, но и одаривала многими заблуждениями. А заблуждения, как ни печально, имеют свойства вина: чем больше проходит времени, тем крепче становятся они, тем сильнее могут влиять на людей. И так же, как вино, — а может, и больше — люди любят всеобщие заблуждения, ибо в них легко находят оправдания многим собственным бессмысленным поступкам. Одна из таких удобных ошибок, с которой человечество мирится уже многие сотни лет, состоит в убеждении, что счастье (то есть душевное спокойствие) в жизни реальной обрести трудно или даже вовсе невозможно. Эту задачу вы считаете столь же невыполнимой, как — извините за банальность — достижение горизонта или — если вы любите красивые метафоры — возможность погладить рукой солнце. Человек свято верит в это заблуждение и поэтому занимается неизвестно чем, вместо того, чтобы целенаправленно искать душевное спокойствие.
Хозяин замолчал, и на Андреева рухнула тишина. Музыка продолжала звучать, но она перестала быть шумом, звуком — она воспринималась уже как часть атмосферы этого странного дома. Музыка — тот легкий занавес, который покрывал холл, отгораживал сидящих в нем людей от душного мира.
Вдруг этот занавес прорвался, и Андреев непроизвольно — будто слух существовал от него отдельно — услышал доносившиеся с улицы удары мяча, топот мальчишеских ног по асфальту. Потом мяч ударился обо что-то твердое и до Андреева долетел детский вопль: «Ты что, кретин, офонарел совсем?! Это ж дяди Васина машина! Если вмятина останется, он тебя этими же самыми „Жигулями“ придавит, как таракана…»
Андрееву не хотелось ни на что реагировать — тем более на такие глупости, но мозг его привык отзываться на любой крик, и Андреев — снова, как бы помимо своей воли, подумал: «Надо же, в такое пекло у них хватает энергии не только в футбол гонять, но еще и ругаться…»
— И здесь, наконец, мы подошли к самому главному. — Хозяин улыбнулся, а потом провел рукой по бороде, будто стирая улыбку. — Наш «Кооператив, который может все» занимается тем, что помогает человеку обрести душевное спокойствие. Задача эта могла бы показаться бесконечно трудной или даже вовсе невыполнимой, если бы не один уникальный человеческий дар, о котором, кстати, люди полги всегда забывают. Я называю его — дар стрелы. Как вы понимаете, стрела летит именно в ту цель, в которую пущена и двух целей разом поразить не может. Так же и человек. Будучи по природе существом глубоко эгоистичным — он непременно добивается своей цели. Непременно. Но именно той единственной цели, которую ставит перед собой, я подчеркиваю: не декларирует, а искренно, я бы сказал, духовно определяет. Не совсем понятно, да? Вот вам простой пример. Предположим, вы писатель…
«Откуда он знает?» — почти с ужасом подумал Андреев.
— Я сказал: предположим, — улыбка снова разрезала бороду Хозяина. — Итак, представим, что вы — писатель. Тогда — и это уже наверняка — можно сказать, что вы принадлежите к одному из двух писательских подвидов.
Хозяин замолчал и бросил на Андреева взгляд, подобный тому, каким старьевщик оглядывает вещь, определяя степень ее ветхости, а затем спокойно продолжил:
— Первый подвид — наименее многочисленный — те писатели, которые живут будущим. Им гораздо важнее, что скажут о них потомки, нежели современники. Более того: самый жестокий суд современников радует этих почти святых людей, потому что внушает им уверенность в правильности выбранного ими пути. Путь этот: создание чего-то грандиозного, бессмертного, вечного. Таких писателей, как я уже сказал, меньшинство. И второй подвид — наиболее многочисленный — те, кто мечтают прославиться сейчас, сегодня, немедленно. Они не хотят писать для вечности, они — слуги сегодняшнего дня. Вот и все. Больше писательских подвидов в природе не существует. И если с представителями первого у нас еще возникают сложности, то удовлетворить представителей второго подвида мы можем практически без усилий. А поскольку таковых большинство, то… — Хозяин погладил бороду, стирая с лица улыбку.
— А цена? — Андреев испугался собственного вопроса и опустил глаза.
— Цена? — повторил Хозяин и посмотрел в потолок. Музыка внезапно оборвалась, будто отрезанная его взглядом. — Вы задаете мне вечный вопрос о цене душевного спокойствия… Подождем говорить об этом. Будем считать, что сегодня у нас консультация, а консультируем мы бесплатно.
Произнеся эти слова, Хозяин поднялся.
Вскочил и Андреев.
— Я ввел вас в курс дела. Теперь вами займутся специалисты, а о дальнейшем — поговорим потом.
Хозяин слегка раздвинул губы, давая понять, что он улыбается, — но не улыбаясь, — оправил свой серый костюм и исчез.
А прямо перед собой Андреев увидел тяжелую деревянную дверь. Она выглядела бы очень официальной, если бы ее не украшала весьма легкомысленная для подобной двери ручка в виде головы черта. Черт на ручке улыбался и показывал язык.
Рядом с дверью висела черная табличка, на которой строгими золотыми буквами было написано:
ТВОРЧЕСТВО
Андреев толкнул тяжелую дверь, и она открылась так легко, будто давно уже ожидала прикосновения человеческой руки.
Не успел Андреев переступить порог комнаты, как из-за стола выскочил человек в мятой ковбойке и потертых джинсах.
— Пришел? — спросил человек, и сам себе ответил: — Отлично. Пришел — сел. Зовут меня Александр. Отчество мое Сергеевич. А фамилия, значит, Пушкин. — Человек неожиданно захохотал и так же резко оборвал свой смех. — Так смешнее. Пушкин должен славу раздавать. Это правильно. Это справедливо. Кому ж еще таким делом заниматься?
Андреев оглядел комнату. Как небоскреб нашпигован окнами, так все стены комнаты были заполнены квадратиками полок. В каждом квадратике стояло несколько папок, все они имели одинаковый — черный — цвет, но разную толщину. Были здесь и огромные, толстые, как брюхо бегемота, а рядом — папки совсем плоские, тоненькие, будто ребро ладони.