Игра в Джарт

Но смерть все не шла за мной.

Зато ближе к вечеру нашел меня на тех камнях один монах из горного храма, собиравший на склонах лечебные травы. Он отнес меня в храм, за которым присматривал, и день за днем, ночь за ночью заботливо выхаживал. Когда же я поправилась, сказал:

– Бедняжка ты, бедняжка. Не знаю, на какой горе ты живешь, лисонька, и от кого хлебнула горя, но беги домой и впредь будь осторожнее. Что и говорить, подлинный самурай бесстрашно бросается навстречу неизбежной смерти, но ведь ты не самурай, а всего лишь маленькая, милая лисичка. Так побереги себя, прошу.

И с тем отпустил меня в лесные заросли.

На другой же день я ограбила двух богатых путников на горной дороге, и явилась монаху в облике прелестной знатной дамы, что, обыкновенно, щедро одаривают такие храмы, а награбленное принесла в подарок.

Но тот монах сразу меня раскусил.

– Хо-хо, так ты давешняя лисичка? – сказал он, смеясь, – Послушай, милая моя, я спас тебя не ради благодарности. Просто пожалел. Мне ничего не надо. Не стоит больше разбойничать, лишь бы одарить меня. Поняла?

Я, проливая слезы, подошла к нему поближе:

– Дедушка, дедушка, ведь ты спас мне жизнь! Не гони меня, позволь с тобой остаться, так или эдак, а я тебе пригожусь!

– Что тут поделать? Оставайся, если хочешь, – развел руками монах, – Будешь помогать мне в саду. А то ведь ты, вижу, бедовая лиса, лихая. И немало можешь натворить веселых дел, коли не будешь занята чем полезным.

Так я осталась служить тому монаху в благодарность за мое спасение.

Он и склонил меня со временем к благочестивой жизни и постижению наук. Я изучила все тонкости Трех историй и Пяти книг, и многие еще другие вещи. Надо сказать, что лисы, – Лиса строго посмотрела на Кочевника, – Весьма способны к наукам. Как говорил мой учитель: всю свою жизнь прилежно учись. Каждый день становись искуснее, чем за день до этого, а на следующий день – искуснее, чем сегодня. Совершенствование не имеет конца.

Кочевник кивнул. Мысль неглупая, что и говорить.

– Прежде учитель был великим воином, ратоборцем, и беседы с ним не только направили мое сердце к благочестию, а ум к наукам, но и укрепили мой дух, – вздохнула Лиса, – Но, как видно, недостаточно. Воля моя оставалась слабой. Когда пришла ему пора покинуть этот мир – а век человека так короток! – я не нашла сил достойно смириться с утратой. День за днем я лила горькие слезы, ночь за ночью, пока совсем не ослабела от горя. Как говорится:

Если нам не дано

сплестись воедино, как нитям

в ожерелье любви, -

чем же мне удержать в разлуке

жемчуга души безутешной?..

Закончив говорить эти стихи, красивая Лиса, сидя на заборе и болтая ногами, печально сказала:

– Тут, конечно, речь немного о другом, но разлука – всегда разлука, а любовь – всегда любовь. Я же крепко любила своего учителя. Рассудив, что сердце мое не успокоится там, где каждый камень, каждая травинка напоминает о нем, я поручила другим диким лисам, что служили мне ради моей силы и прелести, присматривать за садами при храме, а сама отправилась странствовать – сперва в Китай, а оттуда в Индию, затем в Персию и Сирию. Достигнув же египетского порта Александрия, я пробралась на корабль, который и доставил меня в порт Южных Врат. Надо сказать, что в странствиях своих я не забывала заветов дорогого учителя, неустанно училась, беседовала с учеными мужами, постигшими суть вещей, записывала стихи, слагала песни. Постигала свойства камней и деревьев, пути звезд и многие еще другие вещи. Нигде я особенно не задерживалась, и здесь, если честно, не собиралась. Но как-то гуляя по городу, купила у маленькой распутной зеленщицы, торговавшей вразнос и фруктами, гроздь белого винограда. Ах, что это был за виноград! – Лиса зажмурилась от восторга, – Прозрачный как янтарь, крупный как жемчуг, сладкий как мед, сочный, вкусный, нежный, душистый! – теперь Лиса грустно вздохнула, – Тут дело вот в чем: мой учитель и сам немало странствовал, и уже в монахах привез как-то из Даляня драгоценные виноградные черенки. Будучи человеком многих достоинств, в числе которых я назвала бы упорство и доброту, он их с нежностью вырастил. Ах, сколько сил потратил он, возделывая малый виноградник на горном склоне! Сколько было с тем виноградом хлопот! В уходе виноградные лозы очень капризны, непросто защитить их от сырости, спасти от плесени. Но учитель никогда не сдавался. Неудивительно, что, спустя некоторое время, виноград его прославился по всему острову! Однако он и в сравнение не шел с местным виноградом. Ягоды, правду говоря, были маленькие, водянистые, кисловатые. Отведав же здешние превосходные сорта, я и подумала: вот что мне следует сделать – сперва прилежно изучить в этих краях все, что касается виноградарства, а после вернуться в покинутый мною храм, захватив с собою и семена, и черенки, и отводки, и посвятить остаток жизни взращиванию винограда и разведению новых сортов ягоды этой в память о моем учителе. Как видишь, маленькая госпожа, – Лиса скупо улыбнулась Птице, – Намерения мои тверды и непреложны, и весьма далеки от замужества.

– Лисы очень преданны, это всем известно, – важно кивнула Птица, а Кочевник так и сидел, словно завороженный, уставившись на красавицу Лису, – Но ведь край Пяти Озер очень, очень далеко! Мы можем помочь тебе здесь с твоим виноградом, если позволишь, а после сопроводить домой, сестрица Лиса. Нам, знаешь ли, это по пути.

Она со значением покосилась на Кочевника.

У него же голова шла кругом.

Любовь. Пророчества. Нити судьбы. Шаманы. Бобры и монахи. Лисы и виноград. Всего и разобрать не под силу!

Он твердо решил жениться на этой красивой, строптивой лисе, а судьба привела его к ней или иные пути, до этого Кочевнику нынче и дела-то не было – как не было мочи расстаться с этой красивой, строптивой лисой.

Будто крепкая нить протянулась от сердца к сердцу, привязала его к лисе этой навсегда. Разорвется нить – разорвется и сердце.

Ладно. Если тот бессовестный, скверный старик правду сказал, и нити судьбы его уже сплетаются в кровавый узор, он разберется с этим позже. С этим успеется. Сыновья его сыновей родятся нескоро.

Да и родятся ли?

Ведь, похоже, и этой красивой, строптивой лисе дела не было ни до судьбы, ни до нитей, ни – что гораздо хуже – до самого Кочевника.

Глядит свысока. Глаза холодные, злые. Зеленые как виноград.

Ах, до чего красивой она была! Краше города Джидды, краше сестрицы Башалай, краше всего, что он видел на свете.

И что ему делать?

Одолеть ее в бою? Увезти силой?

Но снова не ко времени вспомнил Кочевник, как кричала, плакала сестрица Башалай, когда увозил ее разбойник-меркит. Нет, такой способ сватовства был не по душе ему, не по сердцу. Совсем не по сердцу.

Значит, последовать за ней в далекую страну, навсегда покинув родные края? Эта мысль вонзалась в душу как острый нож, терзала и мучила.

Однако мысль о том, чтобы расстаться с этой красивой, строптивой лисой и вовсе была хуже смерти.

Любовь застала его врасплох, отомкнула золотым ключом непреклонное сердце, смутила и сбила с толку. Лишь одно было ясно: там, в золотой кладовой души, глубоко-глубоко, далеко-далеко, под тяжким камнем стойкости, за семью замками терпения и семью дверями бесстрашия, тихий свет, что вел его неизменно через все невзгоды и беды, без любви навсегда угаснет, исчезнет. И совсем ничего не останется.

Только тьма.

Но что ему делать, если эта красивая, строптивая лиса так и откажется выходить за него? Наотрез? Никогда его не полюбит?