Игра в Джарт

Наблюдающий выражал надежду, что на эти вопросы со временем ответит наблюдающий-мужчина.

Все это настолько было в духе Лепестка, что мне показалось – вот, строчка за строчкой, я слышу ее голос, одновременно веселый и спокойный, словно речь идет о вещах совершенно обычных – о том, что вода мокрая, а небо голубое – и меня одолел неудержимый хохот.

– Что с тобой? – услышал я ее голос, на этот раз живой и настоящий, – Там же нет ничего смешного? Послушай, у тебя откроются раны, если будешь так хохотать! Тебя что, ударили и по голове? А я проглядела? Дай-ка посмотреть…

Не в силах вымолвить ни слова, я лишь отвел ее руки, и, едва отдышавшись, продолжил читать.

Двенадцать суток спустя гарпия откладывает два-три пестрых яйца. Яйца, покрытые крупными пятнами, из гнезда выбрасывают. Наблюдающий соорудил под скалой хитрую сеть-ловушку, благодаря чему удалось заполучить одно такое яйцо невредимым. Через шесть недель из него вылупился птенец. Мальчик. Половые органы у него были устроены так же, как у человека. Следовательно, можно предположить, что и у самок тоже.

Наблюдающий назвал мальчика Айдар, и вынужден был прервать наблюдение.

– Ты что же, – спросил я, давясь от смеха, – и в самом деле, высиживала яйцо?

– Высиживала? Нет! – возмутилась Лепесток, – Я носила его за пазухой. Так гораздо удобнее. А что?

– Ничего, – сказал я, и снова разразился хохотом.

– Да что ж с тобой такое? – она отняла свиток, а потом вдруг резко хлопнула меня ладонью по лбу.

Скорее, повинуясь привычке, я перехватил ее запястье.

– Хорошо. Перестал, – сказала она, не пытаясь высвободить руку, – Смотри-ка, у тебя открылась рана на груди. Вот уж не думала, что ты из тех, кому суждено умереть от смеха.

Я взглянул на повязку – по ней медленно расплывалось кровавое пятно.

– И пусть, – сказал я, закрывая глаза, и предоставляя Лепестку делать все, что она сочтет нужным, – В жизни своей так не веселился. Скажи мне, сколько времени ты провела там, у скалистых гор, на берегу реки Ирис?

– Шесть месяцев.

– Зачем?

– Наблюдение – основа знания.

– Что стало с тем мальчиком-птенцом?

– Он живет в доме моего друга, ученого из Исфахана. Уже год и восемь месяцев. Я слышала, он здоров.

– Обо мне ты тоже напишешь в своем свитке?

– Конечно. Ответишь на вопросы?

– Да. Если позволишь еще почитать.

– Ни за что.

Я открыл глаза, посмотрел на нее, и сказал:

– Обещаю, что не буду смеяться.

4

Я солгал.

Я смеялся над историей о рыцаре-оборотне, который, по просьбе дивной мадонны Лепестка, настиг и укусил волка, чтобы проверить, перекинется ли тот человеком при полной луне.

Я смеялся над историей о деве и единороге. Вопреки широко распространенному заблуждению, говорилось в записи, пение девственницы не усмиряет ифрикийского единорога, а, напротив, приводит в ярость. Животные эти весьма опасны и резвы, но, к счастью, подслеповаты, и можно спастись от смерти, просто отступив в сторону с пути разъяренного единорога. Однако они и упрямы – нападают снова и снова, даже если дева перестала петь. Видом своим единороги больше напоминают слона, чем лошадь. У них толстая серая шкура, и ноги, похожие на колонны, с тремя широкими копытами. Ушки маленькие. Рог растет из носовой кости. Бывает, что рога два, и только в этом случае второй, малый рог, растет из лобовой части черепа. Единороги исключительно травоядные, питаются листьями и молодыми побегами кустарников. Дева имеет возможность описать это во всех подробностях, поскольку единорог загнал ее на дерево, где она вынуждена была провести около шести часов. По прошествии этого времени гнев единорога угас, и он удалился.

Я видел ифрикийских единорогов, и легко мог представить, как Лепесток Ветра с самым серьезным видом поет любимую свою песенку под самым носом, а, вернее, устрашающе острым рогом этой огромной твари, а после улепетывает, подхватив полы темно-синего халата. Как мелькают ноги в мягких кожаных сапожках, как рассыпается множеством змеек-косиц узел на затылке. Я представлял себе это – и смеялся.

Мне было жаль, что сам я могу поведать дивной мадонне Лепесток мало забавного, да и просто полезного. Но она расспрашивала, настойчиво и неотступно, о том, где я родился, и как я рос, и что я помню, и каждая мелочь, казалось, была для нее ценнее небесно-голубой иранской бирюзы, и я рассказал ей даже то, о чем предпочел бы не вспоминать никогда.

– Я родился на острове, омываемом тремя морями, и провел там тринадцать лет. Говорят, мой отец был царем, и так ненавидел женщин, что женился на скале. Говорят, моя мать была царицей, такой похотливой, что совокуплялась с быком. Я не знаю, что из этого правда, да и знать не хочу.

Помню же я лишь тьму. Запах сырой земли и камня. Не было ни часов, ни дней, не было времени – только тьма, и я все плутал бесконечными коридорами смерти, все искал ворота ада. Ворота из ада. Я не знал ничего, кроме тьмы, но твердо знал – мне там не место.

Изредка во тьме появлялись люди. Они кричали. Некоторые, крича, набрасывались на меня, некоторые убегали с криком. Первых я убивал, вторых не преследовал. Но они всегда возвращались, и, крича, набрасывались на меня. Из ада не было другого выхода, кроме смерти. Так они думали, и так думал я – но продолжал искать.

– Не думаю, что дело в жестокости, – сказала Лепесток, как всегда спокойно, с легкой улыбкой. Но она отложила перо, и сжала мою руку своею, покрытой чернильными пятнами рукой, – Думаю, дело в страхе. Страх – темница души, страх убивает сострадание, заглушает голос совести. Твои родители – или те люди, что заточили тебя – они просто… боялись.

Я равнодушно пожал плечами:

– Гроссмейстер продержался в схватке со мной около четверти часа. Один. Без оружия. Во тьме. Я помню разодравший тьму запах крови, а значит, я достал его раз или два. Но он продолжал говорить – со мною, почти не понимавшим человеческой речи. Голос его звучал спокойно, как твой, дыхание не сбивалось ни от ярости, ни от… страха. Он говорил, ускользая от меня, уворачиваясь, швыряя меня на камни. И через четверть часа я раздумал убивать его, и последовал за ним. Пятнадцать минуть против тринадцати лет. Что ты об этом думаешь?

– Значит, ты все еще сердишься на них?

– Сержусь? Я их даже не знаю. И знать не хочу. И не знаю, чем еще могу быть полезен тебе, мадонна. Это все, что я помню.

Две ласточки стремительно бросились с утеса в небо, как в море, и заскользили под облаками. Вдалеке можно было уже различить очертания горы Фавор, а слева от дороги мелькали сквозь листву бескрайние лавандовые поля, нежно-лиловые, будто утреннее небо прилегло отдохнуть на землю, пока над миром царит дневное, царственно-синее.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.