Страница 26 из 30
В итоге молодые смирились, назначили день, по настоянию родителей жениха собрали родню. В препирании с будущими сватами согласились на нескольких родственников с их стороны.
Пышного торжества не было, но платье и традиции соблюдены. Все действо больше напоминало возможность алининой матери козырнуть теперешним статусом независимой добытчицы, а отца -- лишний раз напиться и обхаять жену и дочь.
Ко времени замужества Глеб уже работал и молодые снимали жилье, но родители супруги этого почему-то не оценили. Видимо, стабильный заработок девятнадцатилетнего зятя и его независимость шли в разрез с их начальными представлениями о неудачной партии дочери.
***
Прошло традиционное застолье и пошли обычные будни. Молодые жили переменно. Скандалы в основном затевала Алина, недовольная бытовыми мелочами или растревоженнная материнским звонком. Сдавшись в свое время, теперь она все еще чувствовала себя зависимой от них, не смела перечить, не находила сил отказаться от родителей раз и навсегда. Выдержанные Глеб методично кроил девушку под себя: заботливо сносил ее приступы, неоднократно убеждал в заботе и поддержке. Ей верилось слабо. Не привыкшая к любви и заботе, девушка искала в глазах мужа подвох и неосознанно злилась, что не находит. Все не верилось ей, что бескорыстны чувства мужа и ей не в чем его попрекнуть.
И все вроде бы наладилось. Через год Алина стала поспокойнее, нервные приступы почти прекратилиьс и вспышки гнева почти совсем сошли на нет. Ее, правда, угнетало отсутствие подруг, потребность в которых так и не прошла. Но девушка плохо представляла себе, о чем можно с ними говорить. Сначала поддерживала чужие предпочтения, подстраиваясь под всех и сразу, но очень быстро уставала, изнашивалась и снова замыкалась в себе. Ей было страшно сделать хоть что-то, что запрещали родители, будто они могли увидеть это и осудить дочь за своеволие. А большинство знакомых были свободны в суждениях и поступках, и Алине неимоверно тяжело давалось принятие взрослой жизни.
***
В тот день Глеб вернулся с работы чуть раньше. В квартире стояла непривычная тишина, а Алина неподвижно замерла у окна. Она сжимала в руках маленькую белую ленту, отрешенно смотрела на две розовые полоски и не могла поверить. Неужели это правда?
-- Что случилось? -- Глеб подошел неслышно и она вздрогнула. Он чмокнул ее в щеку, зажал в объятья. Она молча передала ему тест. Муж обрадовался, а она? Шок все не отпускал, мешал свыкнуться с реальность. Невозможно!
***
Тесть наложил на себя руки неслучайно. Он и раньше частенько заводил разговор о скорой кончине и усталости от жизни. А Глебу он нравился. Неплохой в общем-то мужик, дельные вещи говаривал о жизни, рассказывал много армейских историй о службе в морфлоте, много философствовал. Плохо только, что умные беседы он заводил в основном "под мухой" и трезвым его зять практически не видел. А так, -- обычный средненький украинец со своей судьбой, пилой-женой и вечным недовольством дочерью. Глеб только так и не понял, откуда между ними столько вражды. С тещей все сразу стало понятно: вздорная высокомерная баба с ненавистью к дочери и недовольством, что "кровинушка" не оправдала материнских чаяний. Но почему тесть так относился к Алине, парень так до конца и не осознал
Алина неожиданно болезненно перенесла уход отца, разом стала отрешенной, молчаливой. А после угрозы срыва и совсем замкнулась в себе, задумывалась часто, не всегда откликалась на обращение. Глеб все надеялся, что со временем это пройдет. И действительно, через несколько месяцев почти прошло. Но появилось новое беспокойство -- Алина не воспринимала себя беременной. Нет, периодически она была такой же, как и до похорон, но все чаще Глеб замечал, что жена не осознает себя матерью. Она будто забывала о скором пополнении и совсем не щебетала о ребенке так, как раньше. Она почти не прикасалась к детским вещам, изрелка стала разговаривать с собой. Она и раньше вела уединенные беседы, но Глеб не придавал им значения -- какое-то время жена писала дневник, стихи и свои "переговорки" с кем-то невидимым объясняла необходимостью "услышать" окончательный материал.
Глебу становилось тревожно. Он через друзей нашел врача, ввел его в дом под видом знакомого. Тот долго беседовал с Алиной, но ничего опасного не обнаружил, только сказал, что так выражается ее скорбь по отцу. Все-таки она его любила. Он посоветовал подождать, пока девушка родит и в ней проснется материнский инстинкт, который обязательно все расставит на свои места. Если бы он только знал, чем все закончится.
***
Алина рожала тяжело. Обвитый пуповиной ребенок закричал не сразу, и несколько секунд побелевшая мать лишь молча всматривалась в его слабое тельце. Врач заметила, как дрожат ее пальцы, судорожно вцепившиеся в подлокотники кушетки, и ободряюще сжала ладонь роженицы.
-- Не бойтесь, мамочка, все хорошо.
Алина слегка улыбнулась и вдруг расплакалась.
А потом действительно все было хорошо. Ребонок заплакал, врачи оценили его состояние и передали на живот роженице, чтоб кормила. Минут через сорок подъехали родители Глеба и свекровь долго и заботливо отпаивала невестку сладким чаем, спрашивала, что привезти. Алинина мать не посчитала нужным приехать, разве есть необходимость?
И всю неделю девушка провела в больнице со свекровью. Та договорилась об отдельной палате, где можно было оставаться родственникам, и первые дни совсем не отходила от роженицы. Алина так ослабла, что не могла ходить и мать практически носила ее на процедуры и в душ, чуть ли не кормила из ложечки. А если учесть, что была намного ниже невестки, то ее труд был колоссальным. Только на третий бень Лариса Николаевна поехала домой, чтобы побаловать роженицу домашней пищей.