Страница 18 из 30
Но судьба не унималась, предоставила очередной шанс. Выпускной наша группа проводила спонтанно, после защиты дипломов. Мы наобум выбрали кафе, заказали спиртное уже не таясь. Смешно. Я тогда первый раз открыто пила вино, а мне было уже девятнадцать. Мне было с ними хорошо и процесс распития я контролировала, а не напилась в зюзю, как пророчили вы. Меня подстраховывали друзья-мальчишки, потому что уважали и верили, а не потому, что я с ними сплю, как вы думали.
Дружба есть. Была один вечер. Мне хотелось остаться там до утра. Но вы названивали, мешали. Последняя маршрутка шла в семь вечера. Тогда-то по громкой связи все впервые и услышали вашу ругань и маты, ваши проклятия и пожелания. И мне не было стыдно! Мне хотелось, чтобы мне хоть кто-нибудь поверил!
Вас не могли уговорить не мои слезы, ни заверения, что я взрослая. А я уже слишком хорошо знала, что вы можете не отпереть дверь, когда я приезжаю домой на десять минут позже, чтобы потом выйти с ремнем и указать мне место. Еще со свиданий с Денисом я запомнила, как можно пробраться к бабушке во флигилек, а среди ночи просыпаться от материнского шепота над головой, от ее ненависти и обзываний.
Естественно я уступила. У меня был единственный шанс все изменить и я его потеряла. Профукала. Навсегда.
Можно было попробовать остаться у подруги, но все это хорошо в теории и, может быть, в большом городе, где работу можно найти на каждом шагу. Но не в захолустном городе с населением чуть более ста тысяч и предприятиятиями, работающими через одно, где максимум, что ты можешь -- устроиться уборщицей за семьсот гривен или раздавать рекламки примерно за столько же. Со своей профессией я оказалась никому не нужна и, что греха таить, большинство из нашего выпуска устроились работать только потому, что имели связи или были мужчинами. Тем повезло больше, а девчонки оказались- выброшены за борт.
И я вернулась, окончательно приняв то, что вы в меня вдалбливали. Во мне еще оставалась частица непослушания, но что мои слова значили против ваших. Вы меня слышали? Папа, сколько слов ты услышал от меня? Два или чуть больше? И если ты так любил, как говорил, то почему мне до сих пор настолько больно?
Говорят, что поздние дети самые любимые, единственные - тем более. Так почему же меня так ненавидели? Когда я родилась, матери было тридцать, тебе -- почти сорок. Чем я виновата? Тебя уже столько лет нет, а ты хоть раз подумал о том, какой бы я могла быть, если бы вы не уничтожили меня изнутри? Мне не хватило сил сопротивляться, не хватило мужества бороться, но ответь себе, так ли я была плоха, как вы себе нарисовали? Господи, да я, не желая того, первое в Украине ВНО сдала сама! И поступила в ВУЗ на заочное на бюджет. Да, по той специальности, что вы мне указали, но вы хоть чуть-чуть мной гордились? Я первый год сама училась! Я сдавала те предметы, которые никто не сдавал, потому что все платили, а вы хоть раз меня поддержали?! Да вы отказались от меня сразу после рождения, переложив заботы на старенькую бабушку! И не надо мне повторять, что тяжелое время было, что нужно было работать. Полчаса в день на сказку для ребенка, объетие и поцелуй найти можно всегда. Вы не хотели. Вам это было не нужно. Вам было проще попрекнуть и воспитать раба, чем снизойти и услышать. О чем я кричу, если с окончания школы меня содержала бабушка, потому что вы, переча сами себе, сказали, что я должна содержать себя сама, но строго установили рамки возвращения домой, лишив возможности подработать? Напомнить, чем заканчивалось непослушание? Слишком хорошо я помню, как мать в пятнадцать макала меня мордой в захарьканный рукомойник, который я брезговала мыть. Она так кичилась перед знакомыми, как ее дочь-выродок может вывести такую прекрасную женщину из себя.
Я хотела, чтобы вы мной гордились. Высохла изнутри, изойдя слезами о том, чего никогда не будет. Почему мне не хватило сил уйти?!...
***
Меня спас Глеб. Мальчик чуть моложе, но первый, на кого я могла положиться. А зеленые глаза, смотрящие на меня с таким обожанием, которого я никогда не видела, только внушали уверенность. Свобода в одежде выгодно выделяла его среди остальных и, стремясь за ним, я и сама не заметила, как стала меняться По чуть-чуть.
Теперь мне не страшно было носить все черное, покупать цепи и браслеты с имитацией опасной бритвы. Первое время я одевала их только за порогом двора. Уходила подальше, доставала из сумочки и звонко хрустела клепками. Потом меняла пояс, навешивала несколько цепей. Вы и раньше хорошо меня одевали, но никогда еще я не получала от этого такого удовольствия. С Глебом я почувствовал себя родной и любимой. Жаль, сохранить не смогла.
Итак, с недавних пор тяжелые периоды твоего запоя я теперь пересиживала у нового парня, -- воровала мопед и просто сбегала. Вы же, парадоксально ненавидели нас обоих, обещая скорое "подольное" пополнение и хомут на вашу шею. Так и хотелось подложить вам свинью!
Мое странное предпочтение в одежде, удивительно, но было встречено лишь неодобрительным вздохом. Не скрою, я удивилась, когда вы первый раз увидели меня в таком виде и просто обозвали дурой и сказали, что мне нечего делать, а бабушка чуть не придала анафеме. Никаких проклятий? Никаких унижений? Через несколько дней вы перестали обращать на мой бзик внимание. А потом и на мои долгие отлучки и ночевку у Глеба стали реагировать спокойно. В двадцать лет вы вдруг перестали указывать дочери ее место?!
Мы встречались с ним почти три года. Пока вы не довели меня до истерики и Глеб не забрал меня к себе. Когда он закоечил учебу, мы поженились, больше поддавшись уверениям родни, что жить без росписи неправильно, не по-людски. Чесно, я никого из вас видеть не хотела, и ваши многочисленные тетушки-дядюшки, братья-сватья мне глубоко по боку. Но я уступила. Потому что Глеб и его чудесные родители скащали, что так нужно. Клала бы я на вас всех большой и толстый...