Страница 3 из 73
Позже, в браке, почётная обязанность создавать комфорт для Наташи досталась её мужу Паше, который перенял эстафетную палочку и, улыбаясь, делал всё, чтобы Тусику было удобно.
Постепенно это стало привычной формулой в их круге. Наташу называли Тусиком, мужчины вставали в её присутствии, автоматически помогали донести сумки, припарковать авто, настроить компьютер… Словно забота, которой окружали с раннего детства маленькую Наташу, была заразной, и все окружающие до сих пор болели этой болезнью.
В фирме, где начинали работать Паша и Наташа, она до сих пор была Тусиком. Учитывая её должность — главный бухгалтер — и практически нечеловеческую работоспособность в экстренных ситуациях, это «Туся» звучало нелепо. Но даже вновь пришедшие подхватывали «Туся» и знамёна заботы о невысокой, худенькой, с тихим голосом Наташе.
Когда не стало Паши — быстро и нелепо, — друзья детства, многие из которых работали вмести с ними, взяли организацию похорон и дальнейшие бюрократические хлопоты на себя.
Какое-то время Наташе казалось, что с неё сорвали не только одежду, но и кожу, выставив при этом на всеобщее обозрение на площади. Настолько невыносима была боль потери, настолько ужасна постоянная забота окружающих. Но постепенно всё пришло в норму, если слово «норма» тут уместно… Посторонние люди со своей опекой, нужной скорей им самим, а не Наташе, исчезли, остались только близкие, а к статусу «Туся» она привыкла давно.
Теперь одиночество Наташи стало комфортным, её не дёргали лишний раз друзья, у неё, в сущности, была только одна подруга, дети стали уже достаточно взрослыми, чтобы самим добираться до места соревнований и решать вопросы с успеваемостью и отдыхом. Наташа была предоставлена сама себе и тратила это время на одиночество.
Лишь изредка ее пронзало острой болью от осознания собственной никчёмности, неприспособленности к жизни, усталости. Каждый раз, когда нужно было доставать ёлку на Новый Год, Наташе приходилось забираться на высокую антресоль, стоя на качающейся стремянке, и она вспоминала, как последний раз ёлку убирал Паша. «И как ты собираешься её оттуда доставать?» — с сомнением говорила Наташа. «Сам положил, сам и достану, Натик-Бантик», — смеялся Пашка. Прошло уже четыре года, но в их огромной квартире все ещё находились уголки, где существовал этот «последний раз», тогда Наташа, не выдержав, скатывалась по стене и гасила плач в кулаке, чтобы не испугать детей, а, будучи пойманной, врала, что ударилась: «Я же криворукая и кривобокая». Дети верили. Сашка чаще, Женя все реже.
На даче всё прошло тихо, друзья, как всегда, были радушны и заботливы. Леха одарил каждого из своих крестников дорогим подарком, очередным достижением техники, в которых мало что понимала Наташа. В первое время, когда у детей стали появляться подобные вещи, она нервничала, не зная, что делать. Забирать не поднималась рука, но ощущение неуместности не проходило.
Она позвонила Ларе и попросила прекратить шабаш расточительства, в конце концов, у них есть свои дети, а Наташа справится и при надобности купит то, в чем нуждаются ребята, даже если, на взгляд Наташи, это просто блажь. Лариса отшучивалась, слышать ничего не хотела.
В итоге Наташа смирилась с подобными дарами, как и с «премиями» в конверте. Лёха был генеральным директором и частенько подкидывал внеочередную премию, а если надбавка полагалась всем, Наташа это знала наверняка, ей выдавалось больше. Лёха, не моргнув глазом, приобнимая, говорил:
— Ту-у-усик, ну где я найду такого бухгалтера, я тебя ценю неимоверно, бери, заработала честно, порадуй себя чем-нибудь.