Страница 4 из 73
«Натик-Бантик, не печалься люу-у-у-убимая», — в хороводе ярко-голубых глаз Пашки.
В Наташины семнадцать у их дома появился новый парень, собственно, парень был вовсе не новый, из соседнего дворика, такого же зелёного, маленького и уютного. Этот парень приходил к своему приятелю и распевал вечерами песни под гитару, что удивительно, красивым голосом и попадая в ноты. Подмигивая проходящим мимо девушкам, зная наверняка, что он — высокий, светловолосый и голубоглазый — обращает на себя внимание. Балкон Наташиной комнаты выходил на скамейку, где собиралась компания голубоглазого, выходя полить цветы, она встречалась с голубыми глазами, а потом, облокотившись на перила, слушала, слушала и слушала.
— Эй, Натик, синий бантик, выходи к нам, — крикнул голубоглазый.
Наташа осмотрела себя, обнаружив на белой кофточке маленькие пуговички в виде синих бантиков.
— Откуда ты знаешь, как меня зовут? — ответила Наташа.
— Спросил, выходи.
Наташа вышла, с тех пор голубоглазый подмигивал лишь ей, потом отдавал гитару приятелям, которые с энтузиазмом терзали струны, пока Пашка — так звали голубоглазого — легко проводил руками по спине девушке и шептал:
— Ты очень сладкая, Натик-бантик.
Однажды на балкон вышла бабушка и, сделав вид, что удивилась, позвала «Наташеньку с молодым человеком» пить чай. Наташа оробела, Пашка же, напротив, не собирался пугаться, он смело зашёл, поздоровался и прошествовал на кухню, где похвалил пироги бабушки Наташи, упомянув, что его старушка сегодня обещала сделать с рыбой.
В ходе нехитрой беседы о достоинствах пирогов Пашка покорил сердце бабушки, после чего на кухню вошёл дедушка. Осмотрев молодого человека, он сделал вывод вслух, что:
— Юноша недурён, к тому же обладает слухом, что весьма похвально, не то, что его предшественник.
— Какой это предшественник? — стрельнул глазами Пашка в Наташу.
— Да был тут года четыре назад певун, на этой же лавочке, Наташенька, возможно, не помнит, так вот он ужасно пел, бедные мои уши… — вздыхал Борис Семёнович.
Проработав всю жизнь преподавателем музыки, наличие слуха он считал едва ли не главным достоинством человека. Взяв кусок пирога, дед прошёл к себе в комнату, а Наташа с Пашей в комнату девушки.
Где парень буквально вцепился в губы Наташи, которую ошеломила такая наглость, однако поцелуй настолько заворожил, что она покорно двинулась к кровати, сообразив только закрыть дверь на защёлку. Пашка виртуозно целовался, у Наташи был не слишком большой опыт, но то, с чем она могла сравнить, и рядом не стояло с поцелуями Пашки.
— Ты хорошо целуешься, — пропищала Наташа.
— Моё любимое занятие, — ответил парень перед медленным поцелуем, долгим, тягучим и фантазийным.
Наташа уже задыхалась, голова кружилась, дыхание сбилось, тело, казалось, жило своей жизнью, когда она почувствовала, как пальцы крутят сосок, после чего взорвалась в оргазме, прикусив парню губу. Во всяком случае, Наташа решила, что это был оргазм, потому что внизу живота пульсировало, как и говорилось в сексуальной энциклопедии.
— Ух, ты кончила, что ли? — ошеломлённый голос вернул её на землю, верней, на кровать.
— Да?..
— Круть! Покажи, — проговорил Пашка, гладя по светлой футболке, сквозь которую просвечивается бюстгальтер, самый обыкновенный, трикотажный. Наташа, недолго думая, села рядом, сняла футболку, расстегнула лифчик и отбросила его в сторону, ловя восхищённый взгляд и «вау».
При довольно хрупком телосложении и узкой грудной клетке грудь Наташи была налитой, округлой, как на лучших скульптурах эпохи ренессанса.
— Какая грудь… обалдеть можно, — шептал Пашка, когда гладил эту самую грудь, укладывая Наташу на простыни, вдруг сняв с себя брюки, поднимаясь вдоль тела своим мужским достоинством выше, почти до лица Наташи.
Он придержал её грудь руками и со словами: «Держи вот так», — начал двигаться членом в ложбинке между округлостей. Наташа впервые видела мужской член, да ещё настолько близко, но услышав «лизни», почувствовав его на своих губах, послушалась, а потом и вовсе аккуратно втянула головку в рот, проведя языком по уздечке. Кончил Пашка на грудь Наташи, после чего беспардонно вытер всё пододеяльником и, заваливаясь рядом, сказал:
— Я официально люблю твою грудь, Натик-Бантик.
Через пару дней он завёл Наташу к себе в дом, который отличался от её в первую очередь суматохой, детьми, которые сновали по коридору, врезаясь в ноги, бабушкой, которая не улыбалась, а, напротив, кричала на малышей: «А ну-ка, марш мыть руки, оглоеды», — по пути вылавливая какого-нибудь карапуза, чтобы подтереть ему нос.
— Племяши, — было ответом на удивлённый взгляд Наташи. Один из «племяшей», в серых колготках, оценивающе осмотрел Наташу и сказал: