Страница 78 из 82
— Иван, так Иван. Он отец ребенка — ему и решать, — подытожил Мухамед.
Утром белый бронетранспортер с развевающимся над ним голубым флагом ООН пересекал город. Сергей смотрел на развевающееся полотно.
- Странно, — издалека эмблема ООН напоминала большую, развевающуюся на ветру мишень. — Надеюсь, что только мне так кажется.
Город раскинулся в долине меж пятью горных массивов. С востока на запад, разрезая его пополам, протекала речка Мелячка, прозванная так за свою глубину.
Заложенный оттоманами в XV веке он был пестрым калейдоскопом архитектуры, смесью веков, народов и религий, где по соседству с величественной постройкой эпохи расцвета Австро-Венгрии скромно ютилась похожая на свечку мечеть. Где в двухстах метрах от импозантного православного храма одиноко-молчаливо стояла еврейская синагога. Было во всей этой смеси ощущение гармонии, терпимости, мира.
Наверное, поэтому Сараево и было выбрано для проведения Зимних Олимпийских игр 1984 года.
И вот теперь этот Балканский Вавилон с грустным усердием утюжили орудия танков и артиллерии.
— Сглазили, — думал Сергей, глядя на выбитые стекла, разломанные рамы окон, обвалившиеся крыши.
Как будто над городом прошел ураган. Ураган человеческой ненависти, разрушающий в считанные мгновения все, что созидалось десятилетиями, унося все человеческое, оставляя развалины и слезы.
Руководствуясь тем, что водитель танка или бронетранспортера всегда прав и не заботясь о соблюдении правил дорожного движения машина вылетела на пустынную улицу Пролетарскую, получившую впоследствии трагически-нарицательное имя Снайпер-авеню, а прилегающие к ней районы — Миром без людей ( no man's land )
Улица тянулась вдоль правого берега реки, напоминая своей открытостью и прямотой взлетно-посадочную полосу. За эту-то открытость ее и облюбовали профессионалы смерти, оседлав улицу со всех сторон, расстреливая без разбору всех и вся.
Не боясь быть остановленным за превышение скорости, механик-водитель вдавил педаль газа в полик. Машина летела, опережая рокот мотора, мимо домов, изрешеченных пулями, похожих на избитые оспой лица.
До здания радио-телевидения, куда спешил лейтенант, оставалось рукой подать, как вдруг прямо в направлении их движения орудийный огонь начал рвать на куски дома и проезжую часть, разбрасывая по всей округе бетон и раскаленный металл. Уклоняясь от смертельного камнепада машина юркнула в ближайший проезд.
Перекресток, в который свернул бронетранспортер. Был довольно просторным, и пересечь его, не попав под огонь, было невозможно. С обеих сторон люди жались к домам, прячась от смерти.
Городской транспорт не ходил, и жителям приходилось пересекать город, чтобы проведать больных, родителей, близких, в поисках продуктов, да мало ли... под бомбежками и безжалостным огнем снайперов.
Молодые да проворные выжидали момент затишья и бросались во всю силу своих ног и легких. Бабы с детьми и старики оставались за углами домов.
Сергей расширенными глазами смотрел на происходящее с ощущением дежавю. Он уже видел это. Эти сыплющиеся дома, этих людей с застывшим ужасом на лицах. Перед глазами оживали кадры увиденной в детстве хроники. Оживали, приобретая цвет и запах. Запах особый — запах смерти.
Неожиданно от людей, жавшихся к дому, отделился высокий, слегка сутулый старик в сером коротковатом пиджаке и таких же коротковатых брюках. Он напомнил Сергею его деда. Старик широкими шагами пересекал перекресток, держась прямо, не пригибаясь. Шел, презирая смерть и ее опричников. Он упал догнанный пулей на середине пути.
— Господи, какие же они все говнюки! — вернувшись в расположение, Сергей в сердцах швырнул каску и бронежилет. — Мать вашу...
Он рухнул на раскладушку, уперевшись стеклянным взглядом в потолок. Увиденное стояло перед глазами. Стояло и уходить не собиралось. Бессилие душило.
— Сань, водка есть?
— Ты что? Откуда? — округлил глаза Агроном. — Ты что разбушевался? Там наших никого не зацепило?
— Наших — никого...
— Серега, пойдем покурим, а то я уже опух.
— Пойдем, — он вяло сполз на пол. Чтобы ни делать — лишь бы переключиться.
Они вышли в отведенный для курения закуток. Сергей смотрел вдаль, туда, где начинались серые горы.
— Сань, а, по-твоему, если жизнь после смерти?
Саша затянулся и вопросительно посмотрел на Сергея:
— Тебя там не контузило?
— Нет, не контузило.
— А то вы, больной, меня беспокоите своими вопросами. Если жизнь на Марсе? Серега, у тебя точно все нормально?
— Да, нормально... Я же сказал, — отмахнулся Сергей. — Мы откуда-то приходим? Куда-то уходим?
— А черт его знает? Как в анекдоте про близнецов — знаешь?
— Не-а...
— Два близнеца в материнской утробе. Один другому и говорит: «Как ты думаешь, если ли жизнь после родов? Ведь никто не вернулся?» Вот говоришь: жизнь после смерти! У некоторых и до смерти — не жизнь! Вон, у них, — Александр кивнул головой в сторону окунающегося в сумрак города.
— Это другое, это беда...
Алика вздохнула и выключила телевизор — опять ничего.
С тех пор как Сергей уехал, вся ее жизнь стала расписанной под программу новостей. В этот момент она бросала все и с замирающим сердцем устремлялась к телевизору, жадно следя за тем, что творится в разрываемой на части Югославии. В надежде, что, быть может, в кадре промелькнет Сергей. Но информация была скупой, короткой. Зачем беспокоить людей, занятых проблемой повышения собственной покупательской способности, тем, что в какой-то тысяче километров от Лазурного берега идут ожесточенные бои, гибнут люди? Зачем? — Каждый день гибнет много людей. Зачем? Ведь это там горят дома — здесь пока только мусорные ящики и машины, так, иногда. Зачем? Ведь это в Сараево улица превратилась в Снайпер-авеню, а не Елисейские поля в Париже.