Промокшие спички

— Ну-ка, посмотрим, какая ты была на выпускном, Оль, — беззаботно заулыбался Гиор, еще не понимая, что через полчаса будет думать иначе. Не знал, что за бесцельным просмотром прошлого, он узнает многое, приоткроет дверь к ее душе, увидит то, что так пыталась скрыть. — Знаешь, а Богдан на выпускном напился в хлам. Мы его тогда в компании бомжей оставили, так, для профилактики, так он утром звонил, кричал на нас, что проснулся без штанов и телефона. Как выяснилось, он словил какую-то тетку и попросил позвонить. Хотя, был бы я на ее месте, не доверял бы свой мобильник парню без штанов.

— Когда-нибудь этот парень отомстит вам по полной программе.

А после, отыскав на ноутбуке нужную папку, включила видео и, кажется, окончательно ушла в себя. Растворилась в моментах прошлого, в беззаботном счастье и будто бы вновь очутилась там, на своем выпускном, который был несколько лет назад.

Гиор попросил рассказывать, кто, что и где происходит, а Оля была лишь рада. Она, устроившись поудобней, говорила, говорила и вновь говорила. Девушка так и не притронулась к тарелке с поп-корном, в то время как Яр уже успел опустошить одну из них. Ему почему-то захотелось есть, в то время как девушке кусок в горло не лез. Вместо этого она рассказывала, вспоминала что-то из той, прошлой жизни, улыбалась.

— Знаешь, до девятого класса я хотела поскорее уйти. Правда, ужасный класс был. Даже классную вспоминаю с ужасом. Но все же решила остаться. Пожалуй, это одно из немногих решений, о котором я не жалею.

Была ли она душой компании? Нисколько, скорее уж зверушкой в клетке, особенно тогда, когда только-только пришла. Страх, странный ужас почему-то не покидал ее, чертова паника с примесью костлявой старухи. Да, тогда она уже была, Оля знала ее в лицо, но всячески пыталась не обращать внимание. Девушка до сих пор помнит свое желание о том, как ей хотелось прожить эти два года в мире. Быть серой мышкой, жить под серой вуалью невзрачности. Но как-то не сложилось, за что и благодарна.

Не помнит, когда точно поняла это. Не знает, что именно произошло, но в какой-то момент начала борьбу. Заговорила, заулыбалась, засмеялась. Стала заметной, пусть и не центром, но маленьким пазлом этой большой мазайки.

Особенно она помнит тот день, когда в ней что-то окончательно перевернулось, когда в душе расцвел первый цветок надежды. Первый плющ, сумевший обвить старуху, приостановить ее и в какой-то степени победить. День, когда они ехали в каком-то малолюдном автобусе, каждый говорил о чем, но было такое чувство, будто что-то иначе. Было на удивление спокойно и душевно. Да, именно так. Душевно.

Дни, когда она прогуливала, когда говорила с кем-то, когда чувствовала себя какой-то невидимой частью — в сердце всё это до сих пор отдается иным ритмом. Воспоминания нельзя удалить, разрушить, выкинуть. Их нельзя сломать и в этом вся боль: ты можешь вспоминать тысячи раз, но никогда не почувствуешь то, что уже было. Это прошло, испарилось, окончательно завершилось, оставив после себя послевкусие уюта.

-Улыбка, — вдруг сказал Ярослав, прекратив-таки уплетать за обе щеки. — Здесь она у тебя настоящая. У вас всех.

— Знаешь, у нас почти никто не плакал. Думала, что зареву при первом же упоминании, но так и не заплакала. Странно, правда? Может, я просто все преувеличивала?

— А может ты была просто слишком счастлива для слез? Ты только посмотри на себя, на всех. Вот вы сидите, слушаете речи учителей, родителей. Вам не надо плакать, за вас говорят глаза. Это уже далеко не школьники — взрослые люди. Знаешь, заплакать всегда легче, чем изобразить непритворное счастье. Потому что второе всяко сложнее, чем пустить пару капель. Тогда вы были счастливы, а поплакать вы всегда успеете.

— Ты определенно странный, Яр.

— Могу сказать о тебе тоже самое, — после чего потянулся за новой порцией вредной еды, правда, увы, так до нее и не дотянулся. Оля отодвинула тарелку подальше, объясняя тем, что с такими темпами он и ее саму в скором времени съест, так что самое время убавить пыл и дать желудку переварить хотя бы то, что уже успело там оказаться.

Парень, конечно, так просто сдаваться не хотел, но на какое-то время решил прикинуться послушным ребенком, дабы усыпить бдительность его спутницы. А после, когда та, если повезет, заревет над каким-нибудь моментом, вернуть-таки себе родное и очень вкусное кушанье.

Ведь едой Яр пытался хоть как-то заглушить свое подсознание, поедая всё вокруг, иначе в мозгу вновь появятся совсем иные мысли. Гиор никак не мог вот так вот спокойно и беззаботно реагировать на ситуацию, ведь родители, явно не вовремя осознав свою вину, решили покинуть квартиру, предоставив «детей» самим себе. И все бы ничего, если бы не этот кошмарный внешний вид одной рыжеволосой особы, которая будто бы специально решила свести его с ума. Снова на ней какая-то бесформенная майка, снова эти губы ярко-алого цвета и — боже — этот невинный взгляд. Неужели она и вправду ничего не понимает? Но тогда, несколько часов назад, она отвечала на поцелуй как взрослая. Почти как взрослая, если бы не ее, опять-таки, очаровательная нелепость. Она просто ни с кем еще не целовалась. Да как такое, черт бы побрал всех, возможно? Такое еще разве может быть? Оля, милая девочка по имени Оля, ты способна свести с ума любого, но, к счастью, твою индивидуальность до сих пор так никто и не заметил. Кроме него — мальчика с блондинистой шевелюрой, дивной улыбкой и просто с синдромом бога за пазухой. Музыкант с крыльями на руках и светлой целью. Музыка для него это не просто звучание нот — это желание донести до мира спасение.

Он и она — два человека с ранами в душе. Светлые, но вот-вот готовые к прыжку в бездну.

Иногда Яр думал, что у него есть что-то старческое, этакий раритет среди молодежи. Несмотря на всю его заносчивость, была в нем та самая изюминка, которая делала из него некое подобие на джентльмена. Или человека, который просто ценит внутренние качества, а не оболочку, которую так легко изменить. Странно, да? Вот и он так думал. В какой-то степени и он странный, а не только эта рыжеволосая девчонка.