Камень нищего

– Спасибо, что заметили! Я расспросил палача. Тому тоже показалось странным, что клеймо почти исчезло, так сказать, зажило. Чего, в том числе и согласно вашему «Уложению о наказаниях», в принципе не должно быть. Ему доводилось казнить пожилых, даже старых цыганок задержанного табора при незаконном пересечении границы, из которой их уже изгоняли. Те, естественно, умоляли простить, ссылаясь на то, что были тогда младенцами и не могли помнить. Так вот, их метки, оставленные таким же тавром, спустя десятилетия выглядели гораздо чётче и не терялись на фоне более свежих.

– Что хотите этим сказать?

– Разумеется, я не собираюсь ставить под сомнение мастерство палача. Просто обращаю внимание на ещё одну в цепи странных деталей.

– На то они и цыгане, чтобы им нельзя было верить.

– Да, ваша честь. Но не палачу. То клеймо перестали использовать лет сорок назад. Будучи ещё помощником, он видел его среди списанного инвентаря, но сам уже не применял.

– Вы сказали – таким же.

– Имел в виду – похожим. Так что данный случай, скорее, исключение, и черномазые карги не соврали.

– Свидетельница, вы лечили подсудимой ожог какими-нибудь снадобьями? – обратился судья к старушке.

– Я не знала, что это запрещено…

– Вот вам и объяснение.

– Мне оно не кажется убедительным, – скривил гладкую физиономию пастор. – Но, раз суд настаивает, опустим сей момент. Добавлю только, что в результате селяне даже не подозревали о прошлом своей новоявленной соседки, доверяя той имущество, от которого зависит жизнь и благополучие. Кто теперь поручится, что на молоко, мясо и шерсть не наложена порча? И ответьте, в чём смысл такого правосудия?! Не в том ли, чтобы, прикрываясь гуманностью, просто избавить себя от ответственности?!

– Позвольте вам заметить, – еле сдержался судья, – вынесенный ранее приговор не имеет отношения к рассматриваемому делу, и лично я не вижу никаких причин подвергать его сомнению. В конце заседания вам ещё представится возможность блеснуть красноречием. А сейчас не уместнее ли было б вернуться к опросу свидетеля?

– Разумеется, ваша честь. Перейдём к более свежим событиям. Свидетельница, помните, когда обвиняемая возвратилась с праздника?

– Я спала, она всегда приходит очень тихо. Дверные петли мы недавно смазали жиром, пол у нас земляной, а каблуков у ней, извините, отродясь не водилось, чтобы ими стучать…

– Это мы, хм, заметили. Следовательно, вам не было дела, чем она занимается?

– Я всегда уверена, она не позволит себе дурного…

– У суда на сей счёт иное мнение. Значит, увидели только, когда сами проснулись?

– Нет, она поднялась раньше, выгонять стадо.

– Вот как? И, естественно, опять ничего не слышали.

– Точно так, господин обвинитель.

– Получается, до позднего вечера следующего дня она могла быть где угодно?..

– Ваша честь! Обвинение торопится делать неверные выводы, – вставил Фридрих. – Моя подзащитная занималась своей обычной работой весь день с раннего утра, чему имеется немало свидетелей…

– А по-моему, это защита проявляет излишнее нетерпение, что, пренебрегая элементарными правилами вежливости, перебивает, не дав закончить мысль!

– Обвинитель прав, – поддержал судья. – Вынужден сделать предупреждение!

– Простите, ваша честь! – пристыженный учитель опустился на место.

– Спасибо господину защитнику за подсказку! – добавил святой отец. – А то никто кроме него не догадался проверить! Если не ошибаюсь, одними из первых в череде так называемых свидетелей по злой иронии оказались как раз родители покойного. Надеюсь, они уже здесь?

– Да, – отрапортовал стражник. – Только…

– В чём дело? Так пригласите!.. Кого обвинение желает допросить первым?

– Мать.

– Она не может справиться со слезами, – замялся гвардеец. – Муж утешает…

– Может, начнём с отца? – предложил председатель. – Мужчины легче владеют собой.

– Зато женщины наблюдательнее в мелочах, – возразил священник. – Подождём. А подсудимая пусть готовится посмотреть в глаза тем, чей род прервался из-за неё.

Слипшиеся ресницы Маи опустились, оставаясь сухими.

*****

Показалось, на заплаканном лице вошедшей мелькнуло скорее сочувствие к девушке в оковах, чем ненависть. Но она поспешила отвернуться. С формальностями закончили быстро, чтобы лишний раз не мучить раздавленную горем женщину и перейти к вопросам по существу.

– Свидетельница, вам удобно говорить? – участливо поинтересовался пастор.

– Да, спасибо… – всхлипнула та.

– В котором часу вы видели обвиняемую наутро в понедельник?

– Час не скажу. Зашла, как обычно заходит, гнать скот на пастбище.

– Ничто не показалось вам странным?

– Нет. К утру захолодало, а одеть ей особо нечего. Безрукавку Мартина то сразу отдала. Хотела ей сказать, пусть оставит до вечера. А она ни в какую. Видела ж, зябко ей было, и смотрелась жальче обыкновения.