Немые

В лавку Червинского не пустили. Сказали, что Алекса все равно нет, и чтобы сыщик шел ждать его в овраге – откуда и вернулся, выяснив, что ни его, ни дочерей нет и там. Жернов, стороживший вход, хохмил и смеялся, однако Червинский не тешил себя надеждами – стоило проявить немного больше упорства, и в ход пошли бы пудовые кулаки. Проблема при этом ни насколько бы не решилась.

Оставалось послушать совета и снова отправиться в Старый город. Прошел еще час, другой, третий – и Червинский, несмотря на все переживания, больше не смог противиться сну. Он задремал, положив руку на стол и устроив на ней голову. Когда кто-то толкнул его и приказал идти в комнаты наверху, Червинский послушался, словно находясь под гипнозом. Упал на бесхозную скверно пахнущую немытым телом кровать и закрыл глаза, снова мгновенно провалившись в сон.

Разбудил его сам Алекс. Приподнял за ворот, потряс.

– Хватит дрыхнуть. Ты что-то сказать пришел?

Червинский сел на кровати, растирая глаза. Алекс устроился напротив, закурил, протянул зажженную папиросу. Утренний свет, пробиваясь сквозь доски, окрасил в оттенки серого и его, и полупустую комнату.

– Я уже который день пытаюсь поговорить с тобой. Я выяснил все, что ты просил.

– Слушаю.

– Как ты уже знаешь, Соловей сильно задолжал твоему Фортунату, как и Сухарь. Там они познакомились и с человеком Фортуната из охраны. Его звали Тимофей Голиков, жил он на берегу, хотя тебе вряд ли есть от этого польза. Все втроем часто встречались в игорном доме, и, вероятно, обсуждали свои проблемы. Думаю, Сухарь часто жаловался на жизнь и на тебя, и потому у кого-то из них родилась идея, как достать денег. К этому времени Соловей подрабатывал у заводского управляющего Надеждина – человека относительно нового. Полагаю, не ошибусь, что встретились они зимой, когда на заводе убили прежнюю крысу и Соловей прибыл туда это расследовать. Понятно, что они легко договорились, и место убитого охотно занял он сам. С его-то сетью агентов…

Червинский уклонился от темы, однако Алекс всегда был хорошим слушателем – этого не отнять. Он не перебивал и не уточнял.

– Когда они решили, что смогут решить все свои проблемы за твой счет, Соловей предложил Надеждину сделку, о которой ты знаешь. Но в итоге Сухарь не смог довести начатое до конца. Уж не знаю, что там произошло – может, совесть проснулась… Не представляю я, и как он после этого с Соловьем объяснялся. А тому, в свою очередь, надо было как-то объяснить Надеждину, как получилось, что верное дело накрылось, а дворяне да купцы погибли. Тогда старый Свиридов уже чувствовал себя неважно. От большинства он это хорошо скрывал, но Надеждин, конечно, знал. Видимо, все вместе навело Соловья на мысли о другом способе поправить свои дела. Он имел доступ к переписке Легкого и без особого труда нашел адрес Бирюлева.

Алекс никак не проявил интереса. Он смотрел в пол, и Червинский видел только затылок. Бессмысленно гадать, о чем он думал. Оставалось только продолжать – и ждать, когда милость сменится гневом.

– Соловей впервые написал Бирюлеву еще тогда, когда старик был жив. Он предложил заранее изменить волеизъявления Семена, которого не было в городе, и, очевидно, решить все вопросы, которые могли быть связаны с его появлением. Бирюлеву он обещал весь завод – Николай-то давно не жилец – и, очевидно, весомая доля отходила самому Соловью и его подельникам за труды. Бирюлев, разумеется, согласился. Соловей договорился с нечистым на руку Фридманом, и началась эпопея с бумагами сына Свиридова. Потом старик намерился умирать, и Бирюлев поехал домой. Собрался к отцу и Семен, о чем Надеждин узнал и сказал Соловью. Они вернулись в город почти одновременно, да только Семена уже ждали. Полагаю, вопрос был в его подписи и в подписи Николая, бумаги которого тоже стоило подделать – поэтому его так долго не убирали. Убийство попытались скрыть, причем в спешке. Кое-что пошло не так. Думаю, что Голиков, на которого рассчитывали, решил, что способ убийства – это для него чересчур. Так как он знал слишком много, то от него избавились. Однако дальше Сухарь оказался в полицейском участке – и Соловью самому пришлось убивать Свиридова, а потом избавляться от частей тела. Тогда же он разделался и с нотариусом. От частей тела Соловей избавлялся уже второпях, так что их размещение было спонтанным, за исключением руки, отправленной Легкому. Даже машина Царевны стала случайностью. Сначала его убийство, как и нахождение в городе хотели скрыть – однако не учли, что в этом случае его завещание не может вступить в силу. Бирюлеву пришлось припугнуть сожительницу Семена – и она написала письмо вдове. Дальше все шло по плану: осталось избавиться от Николая – и все, завод бы оказался у Бирюлева в кармане. Но у Соловья с Сухарем произошла распря. Очевидно, на том основании, что Сухарь не принял того участия, на которое рассчитывалось. Так что в участке Соловей не только боялся, что Сухарь растреплет лишнее – хотя и это, конечно – но и, как видно, был на него сильно зол. Ну, а что произошло с самим Соловьем ты знаешь… Бирюлев остался один, что, в принципе, влекло за собой как сложности, так и выгоды: больше не надо было делиться. Но все же в итоге он снова на это пошел, передав половину своей доли Легкому.

– Складно. Почему ты решил, что это Приглядчик? – Алекс, все так же не поднимая головы, растоптал окурок.

– Его узнал Чен. Это случилось, когда он вломился ко мне с нелепыми обвинениями. Он видел его вместе с Соловьем, когда Бирюлев приехал выбрасывать голову нотариуса. Ее так долго хранили, как видно, на случай, если придется обозначить и смерть нотариуса. Вот так… Потом я проверил слова китайца – и все сошлось.