Немые

Мимо. Мимо. В цель. А теперь – почти… Четыре выстрела, одна бутылка. Для такого сопляка не так плохо.

Алекс подошел ближе.

– Целься чуть выше и в бок. Держи руку прямо… Расслабь пальцы.

Слушал. Учился. Еще пара дрянных попыток – и бутылки полетели одна за другой.

***

Первая октябрьская суббота стала хорошим днем.

Но сначала Немой об этом не знал. Проснулся поздно и решил, что все пропустил. Расстроился.

И поначалу было, отчего. Когда он спустился вниз, то увидел Птицу на стуле. Он наказан – а Немой не увидел, как.

Отец резал столешницу, сдвинув брови, а на краю стола лежал снимок. Видно, новые люди заходили и оставили, а может, передали через кого.

Немой подошел, взял его в руки. Первым делом увидел отца – он словно смотрел из снимка наружу. Затем отыскал и себя на плече Монеты. Рассмеялся.

– Забери, – сказал отец.

А ведь сперва казалось, что он так занят мыслями, что не заметил Немого.

Он бережно убрал в карман фотографию и показал на Птицу.

– Все. Долетался, – ответил отец.

Немой еще покрутился поблизости, обошел Птицу, в окно поглядел. Вскоре пришел докторишка, и он вышел на улицу – стал смотреть, как люди по бутылкам шмаляют.

А потом и отец пришел.

Да, Царевна исчезла, как и другие – но отец-то всегда оставался.

Он дал Немому оружие и учил хорошо стрелять. А потом и сам взялся. Он хорошо стрелял, даже левой рукой. А уж правой! Немой дождаться не мог, когда снимут повязку и отец снова покажет, на что способен.

Потом к нему снова пришли – он в дом собрался.

– Хорошо, молодец, – потрепал Немого по голове, взъерошив волосы.

Он остался на улице – глядеть, как Жернов с Монетой спорят на какую-то девку. Решили сыграть на нее, но в дом не пошли – сели на ящиках на улице, чтобы не отца не бесить, пока занят.

Немой встал за плечом Жернова, но знаки подавал Монете. То вверх глаза поднимал, то опускал, то моргал – все, как тот и учил.

– Да что за дерьмо! – взбесился Жернов, проигравший и в третий раз, отбросив карты. – Ты палишь, Немой? А ну говорите!

– Ну, на Монету-то он глазел… Но чтобы показывать – не, не видал, – ответил Клоп.

– Вот вы паскуды… Где-то точно обставили.

– Да не фартит тебе просто, угомонись, – смеялся Монета. – Все, моя матрешка – Аленушка.

Смеялся и Немой. Сначала – вместе со всеми. Потом – потому как вспомнил, что отец хвалил. А после про снимок снова подумал – и опять широко улыбнулся, показывая беззубый рот, в котором еще не все молочные зубы поменялись на коренные. 

Фотография ему очень нравилась. Там – отец, и он сам, да и все привычные люди. И она – его, и потому Немой от души широко смеялся.

В первый день октября он просто был счастлив, как может быть счастлив ребенок.

Он ни о чем не думал, да и знать не мог, что этот снимок останется с ним на всю жизнь. Но не станет храниться украдкой – окажется в рамке на видном месте.

Отец, полагая, что подобные вещи могут довести до петли, просто о многом не знал. Какие планы бы он ни строил, однако никак не мог предвидеть, что уже совсем скоро, всего через год, в такой же первый день октября начнет отсчет новое время.

Их время. Невидимые, безымянные и немые выйдут из тени.

Конец