Немые

Очевидно, Алексу крикнули уличные глаза о том, что всадники приближаются. Когда подъехали, он уже ждал у порога, держа в руке кнут.

Жернов, спрыгнув на землю, рывком сдернул и Куликова. Тот упал прямо на раненую руку, вскрикнув от боли.

– Червяш и девки уплыли на том большом корыте, что на юга ходит, – Монета плюнул в ладонь и принялся оттирать перемазанную в крови по запястье руку.

– Во сколько ушли?

– За пару часов до рассвета… В три-четыре. Через четыре сотни вниз выйдут в море и встанут в порт.

– Не догнать-то на лодке.

– На железяке – десять часов по дороге. Корыто придет только ночью. Носатый!

– Да?

– Возьми с собой еще пару людей и вперед.

– Ладно.

Алекс кивнул и замахнулся. Упражнения на живых манекенах не прошли даром: удар словно рассек тело надвое. Куликов зажмурился и выставил вперед руку, пытаясь спасти глаза.

Снова свист и щелканье. Второй удар оказался еще более ловок, а от третьего показалось, что разом сойдет вся кожа.

Надо было застрелиться.

После очередного удара Алекс пнул Куликова в челюсть.

– Ну что, кусок дерьма?

Боль разрывала тело, но скоро все кончится…

Но не кончалось еще очень долго. Потом все поплыло. Какая приятная слабость!

Куликов потерял сознание, но ведро ледяной воды вернуло в реальность.

– Что, пес, думаешь просто сдохнуть? Ну, нет уж. Я думал, что ты мне пригодишься – и ты пригодишься мне, паскуда.

Куликов не понимал. Он открыл глаза и увидел Алекса прямо перед собой. Тот сидел на корточках, разглядывая его.

– А знаешь, что? Это не от тебя я узнал, что Червяш служит Легкому.

Кривились треугольные брови, криво ухмылялись и губы, и мутные черные глаза, в которых не заметно зрачков. Кровавые белки при свете дня до того яркие, что, казалось, стоит прищурить их – и из уголков хлынет кровь.

И она хлынула, но это была кровь Куликова. Достав нож с длинным лезвием, Алекс с размаху ударил по щеке. Это был сильный удар, и, застонав, Куликов снова лишился сознания.

***

Ушел и Приглядчик. Но этот – с концами. Успел.

Новость принес Клоп, посланный с остальными за гостем. Вернулся на заре – Алекс еще не ложился.

– Ночь, а суета такая, как будто сам царь к нам приехал. Толкотня – не протиснуться. Легавых тьма. Я аж ошалел. Спрашиваю – что за дела? И вот, говорят: Приглядчик копытами щелкнул.

Докторишка, что пришел позже Алекса осмотреть, растрепал и о деталях.

– С ночи я на ногах. Послала за мной госпожа Бирюлева. Супруг ее грех совершил, руки на себя наложив. Те таблетки, что я Ирине Аркадьевне выписал, он собирал, и потом смешал с коньяком. Молод совсем, богат. Отчего такие мысли у людей в головах водятся – в толк не возьму.

Алекс кивал, глядя на докторишку. Тот схуднул, почернел. Даже ростом стал ниже.

– А что, он никакие писульки не оставлял?

– Пока ничего не нашли. А по разговорам – были у Георгия Сергеевича финансовые сложности. Не то проигрался вконец, не то еще что… А отдать и нечем, даром, что владельца завода наследник. Ну, что вам сказать, Алексей Иваныч? Все неплохо совсем. Вот и пальцы уже шевелятся. Еще дней пятнадцать, да и снимем повязку.

Алекс дальше слушал вполуха. Резал столешницу левой рукой и думал.

Доля старой кобылы – жены Приглядчика – никуда не делась. И Легкий, если почешется и кое-что подправит, легко всю себе приберет. А так как у них уговор, то делить ее надо напополам. Так-то Легкий и сам догадается, но и мыслишку подать не лишнее.

Ушел Приглядчик, и тут ничего не исправить. Но зато на ближайшие пару дней есть Птица. Тот, который считал, что хуже смерти ничего не бывает.

Алекс ошибся в нем – да только и он ошибся. Есть сотни причин, чтобы мучиться – и не всегда это не смерть или боль.

Докторишка, собравшись уходить, взглянул на Птицу, сидевшему на стуле к нему спиной.

– О… Он ранен. Полагаю, ему нужна помощь?

Сдыхать ему пока рано.

– Да, помоги ему.

– Ужасная рана. Рассечены все ткани. Простите, конечно, но как вас так угораздило, сударь?

– Ммм…– промычал Птица.

– Так он же легавый. Мало ли, – ответил за него Алекс.

– Тихо, тихо… Я неловко задел. Нехороша на руке повязка – давайте сменим.

Алекс подошел к окну, свесился на улицу по пояс. Люди, хлопнув по рукам, расходились по лавочникам. Злы сегодня – выйдет хороший толк.

Докторишка все причитал.

– До чего скверный шов. Это кто же вас так лечил?

Птица что-то прошамкал.

– Кто? Морозов? Не припоминаю такого.

– Эксперт… Полицейский.

– Теперь все ясно: он и живого, как мертвого зашивал. Нет-нет, больше ничего не говорите! Вам это нельзя. Так, прижмите-ка палец. Пока подержите, сперва сделаю морфий, а потом наложу шов сюда, а туда… эээ… Три, может, четыре.

Опершись на левую руку, Алекс приподнялся и перемахнул через подоконник на улицу.

Холодное синее небо лежало на крышах лачуг и бараков оврага. Пахло сейчас не пылью, осенью и костром – его поблизости жгли.

За домом люди расставили бутылки и по очереди сшибали, гогоча. Рядом – Немой. Засунул пальцы в рот и жадно глядел. Маленький безмозглый щенок. Но вырастет из него волк, а не пес.

– Хочешь?

Алекс вытащил из-за пояса ствол. Немой схватился двумя руками.

– Ну-ка дайте Немому размяться.