Немые

Куликову послышалось подобие гордости.

– Что значит – не та?

– Так щенок в школке своей на другого пацана обозлился. За дело – стучал. Но понимать-то надо, – Алекс наклонился, подхватил с пола бутылку. – Если тебе в рыло дали – не сразу ж за нож. Ну, вот не понимает пока. Тупой. Я сам такой был в его годы. Вот, отомстить так затеял – порешить мамку с папкой. Те соседи того, плотника. В темноте, говорю, обознался. Баба та все из дома к дому ходила, вот не сообразил, чья. Потом уже пригляделся к соседям и понял, но что уж. А пацана того засранец все же и наказал. Глаз выткнул. Ну, ладно – глаз, это еще куда ни шло.

Куликов был готов, несмотря на без того вполне реальную боль, сунуть пальцы в рану, чтобы усилить ее – и, возможно, очнуться.

 – Мелкий-то, к слову, видал, как Соловей в том колодце руку Свиридова утопил. Сразу пытался мне рассказать, да я не слушал. Или, верней, не глядел. Что весь издергался, Птица? Уж прямо так ломит?

– Да, – ответил Куликов.

Хороший вопрос. На него легко дать ответ. На другой, заданный самому себе – а чего, собственно, другого он ожидал от обитателей этого дома? – сыщик ответить не мог.

– Почти рассвет, – определил Алекс по темноте, проникавшей сквозь доски, сплошь скрывавшие окно. – Пара часов – и придет докторишка. Он в своем деле толк знает. Летать будешь, Птица. Да, раз уж зашел разговор: тех, кто дочку его порешил, не ищи. Не трать время.

– Не может… За что?

– Ну, позабавились мы, – пожал плечами Алекс. – И не без пользы. Ты от царапки скулишь, а мне еще чуть не месяц одной рукой обходиться. Или что, на тебе учиться?

– Она ведь просто барышня… Она тебе помогала.

Алекс усмехнулся и выматерился. Встал, захватив бутылку, направился к двери.

– Все, Птица. Либо спи, либо вниз вали, а мне пора. Полночи с тобой впустую треплюсь. Червяш там, поди, в дерьмо ужрался.

Он вышел, а Куликов еще долго сидел, не меняя положения. Глядел, не мигая, на лампу. Пытался то ли осознать то, что услышал, то ли – забыть.

Червинский оказался чертовски прав, когда советовал не лезть в это дело.

***

– Накануне у меня побывала сама Ирина Аркадьевна. Простите, но теперь я в замешательстве, – довольно холодно сказал управляющий.

– Мне печально говорить об этом, но моя супруга страдает душевным расстройством. Она ни словом мне не обмолвилась о визите, иначе я бы вас не побеспокоил, – в том же тоне ответил и Бирюлев.

– Не вспомнила Ирина Аркадьевна и о предыдущих случаях своих ко мне обращений.

«Какого ты черта вообще ей о них говорил?» – едва не вскричал Бирюлев, но все же смог удержаться.

Наверняка все дело в том, что и этот тоже жаждет потуже набить свой карман.

Со всех сторон обступили мерзавцы, подлые, алчные, жаждущие или денег, или, как вчерашний безумец, крови. Бирюлеву уже почудилось, что вот она, смерть – и наверняка так бы и было, если бы не выручил Алекс – последний человек на земле, на чье участие следовало бы рассчитывать.

Однако никаких наград за услугу он не просил, а ведь Бирюлев специально несколько часов прождал его в компании головорезов – и Червинского.

– Забудь, – вот и все, что сказал Алекс, возвращаясь к бутылке.

Червинский был сначала немногим многословнее:

– Он винит тебя в смерти его сестры Анны, с которой ты забавлялся.

Постепенно, перекинувшись словом то с одним, то с другим, Бирюлев выяснил подробности биографии приятеля Червинского, в очередной раз поражаясь женскому лукавству. Если бы он заранее знал, каким образом аукнется знакомство с очередной Анной.

– О каких записках ты говорил, Бирюлев? – не удержался Червинский, когда они уже окончательно набрались.

– Если не знаешь – не твое дело. Если знаешь – тебе же хуже.

– Нет, я не знаю. Где мои дети?

– Почему бы тебе не спросить об этом у Легкого?

– Спрошу. Но не сегодня, нет.

Управляющий Свиридова поправил покосившийся календарь на стене – и заговорил на сей раз куда более разумно.

– Семейный вопросы меня не касаются, так что я повторю вам то, что вы в любой момент можете услышать и у душеприказчика Аркадия Павловича. Изначально его имущество разделено на три неравных части: наибольшая – старшему сыну, наименьшая – дочери, соответственно, вам.

Половина именно этой части и перешла к Легкому – это, подписывая бумаги, Бирюлев предусмотрел.

– По завещанию Семена Аркадьевича и всем дополнениям к нему выходит, что его доля разделена надвое между его братом и сестрой. Однако распорядителем имущества остается Николай Аркадьевич, и вы имеете право лишь на финансовые отчисления. И, да простит меня он за следующие слова, но о содержании его недавнего завещания мне тоже стало известно. Он передает одну треть имущества супруге и детям, а остальное, включая функции распоряжения, сестре и ее представителю.