Немые

Вода в колодце, незаконно огороженном плотником, пахла прескверно.

– Уж неделю разит не пойми с чего, – сетовала хозяйка.

Однако на дне полицейские ничего не нашли.

Не принес результатов и обход квартала мастеровых. Люди там жили разговорчивые, охотно делились и заботами, и опасениями. Куликов узнал, что к лету в канавах расплодились полчища крыс, подмастерье бочарника промышляет кражами, а владелица местных номеров безнравственна. О чем мастеровые не говорили, так это о расчлененном трупе.

В итоге чиновников так и не опросили: когда освободились, городская управа закрылась.

– Иди в участок и займись бумагами, а я на берег, к тем семерым, – предложил Свиридов.

Уставший Куликов охотно согласился, рассчитывая застать Ерохина – получить назначение из первых рук, и, по возможности, обсудить детали дела. Не вышло: начальник уже уехал.

Куликов быстро закончил работу и ушел домой. Лег спать раньше обычного, но заснуть не удавалось. Перед глазами мелькали лица. Черное от грязи и горя – докера. Заостренное, треугольное, походящее на кошачье – сварливой плотничихи. Свиридова – серое, тусклое, знающее десятки разных видов улыбок. Вот эта – особая, понимающе-фамильярная. От нее Куликову не по себе.

Все в мелких рябинах, как яйцо куропатки, лицо рыжего. Вот он оборачивается на свист маленького подельника. Замечает сыщика. Рука тянется к карману...

Повернувшись на другой бок, Куликов попытался считать – и увидел лицо Демидова. Любезное. Лукавое. Взгляд жесткий.

В полдень предстоит перед ним отчитаться – а сказать нечего.

Он задремал почти на рассвете и проснулся совсем разбитым.

С утра нужно поспешить опросить чиновников – ни к чему продолжать злить голову. Куликов решил дождаться Свиридова и отправиться в управу вместе.

Тот появился ближе к десяти:

– Не встретил вчера здесь тебя, когда с теми, что с берега, вернулся. А там – представь – вообще ничего не оставили. Ни одного клочка дельного не нашел. Все, что могли, потерли да позатоптали.

Обсудить планы сыщики не успели: позвали в мертвецкую.

– Руки, как я и думал, одного тела. Правую отняли у живого. Вот, глядите, – Морозов качнулся, потянувшись к столику с инструментами.

Куликов попытался вспомнить, видел ли медика трезвым. Не смог.

– И что там? – гнусаво спросил Свиридов через кашне, в котором до глаз укрылся от запахов.

– Кровь. У живого она идет, а у мертвого нет. Видишь? И вот что – посмотри на ткани вокруг. Резали небольшим тупым ножом. Долго пилили. А левую – ту, что в управу закинули – отрубили сразу, да еще и у трупа.

Куликов присмотрелся:

– Ожоги?

– Верно.

– Его пытали, – вставил помощник Морозова, юный Герман, как будто это было неочевидно.

– А надпись? – Куликов приметил ее, как только плотник развернул сверток.

Морозов провел по татуировке щипцами.

– Китайские буквы.

– То есть, он китаец?

– Выходит, что так.

– Видно, купец, – предположил Свиридов.

– Богатый китайский торговец. Пытали, чтобы выяснить, где он хранит добро, – размышлял вслух Куликов. – Добились признания и убили, а приметную руку выбросили на отшибе квартала. Понадеялись, что ее там нескоро найдут.

– Складно, – кивнул Свиридов. – Я тоже о том подумал.

Куликов нахмурился.

– Но причем здесь городская управа?

Свиридов пожал плечами.

– На все бывают причины.

– Татуировку наверняка видели другие китайцы.

– Да уж, если не по ней, то его нам не опознать, – Куликов считал точно так же. – Позовем лоточника с угла. Тот грамотный, заодно и переведет. А если не признает земляка, то надо фотографа искать. Со снимком обойдем остальных китаез.

Полицейский фотограф, которого держали специально для таких нужд, умер от тифа в день приезда Куликова, а нового отчего-то так до сих пор и не взяли. При нужде звали либо газетного – тот снимал хорошо, но брал дорого, либо с рыночной площади – с обратным результатом.

Медики направились к другому столу – к обезглавленному Голикову-младшему, а сыщики вышли на улицу. Свиридов, отодвинув кашне, сразу же закурил, а Куликов жадно вздохнул.

Еще можно было крайне быстро опросить в управе свидетелей– но во дворе у телеги ждали мужик и две бабы. Приземистая, похожая на пень, первой заметила сыщиков:

– А мы к вам! Нам сказали: как выйдете – так и отдать.

Мужик отбросил с телеги рогожу, показав тело без головы и руки. Третье изувеченное за два дня – а на прежнем месте Куликов встречался с подобным лишь раз. Да и то, там сошлись обстоятельства, а не холодный умысел: рабочего в драке швырнули в формовочную машину.

Труп понесли в мертвецкую. Свиридов пошел туда, а Куликов взялся записывать показания.

– Прачки мы. Пришли утром стирать – а там это, – сообщила приземистая.

– Кликнули мужиков, они на телегу приспособили – и к вам, – уточнила вторая.

– Зачем же вы его трогали? Нужно было позвать полицейских, – Куликов поймал себя на повторении интонаций Свиридова.

– Как так? – удивились бабы. – Сами ж тогда и будем виноваты. Не, уж лучше сюда, всем вместе… Надежнее.