Чужое

– Рыкафф нервничал, говорите? – спросил Шилов, который сидел у приоткрытого окна и с наслаждением раскуривал трубку. Из окна тянуло колючим холодом, но это, пожалуй, было даже неплохо после душного вестибюля. В чугунных трубах, протянутых по потолку и вдоль стен шумела горячая вода; от труб шло неровное тепло, согревающее Шилову спину.

– Вы не боитесь простудиться, господин Шилафф? – спросила Ики.

Он помотал головой.

– Да, нервничал… – прошептала Ики. – Чего-то опасался, и когда провожал меня, часто оглядывался, будто ожидал увидеть кого-то или что-то… так вы мне поможете, господин Шилафф? Умоляю вас, не откажите в помощи бедной девушке!

– Хм… вообще-то уже есть дело, которым я занят именно сейчас…

– Господин Шилафф! – Она смахнула слезу, не найдя, что еще можно сказать.

– Впрочем, ладно. Я вам помогу. Но это будет стоить денег. Шесть монет в сутки. Круглых золотых монет, – зачем-то добавил он.

– Сейчас-сейчас! – Она стала рыться в сумочке. Естественно ее деньги были Шилову побоку, но сказать, что он и так прилетел сюда, чтобы найти ее любовника, он не мог – Ики могла растрезвонить об этом на каждом шагу, да и лишних подозрений в человеколюбии ему было не избежать.

– Вы говорите, познакомились с господином Рыкаффым в клубе?

– Да, тут неподалеку есть клуб современной музыки, главный там господин Шушша – кажется, хороший знакомый Петра, по крайней мере, они с ним часто заговаривали и иногда пропускали… ну, выпивали по рюмочке биргаффского коньяку.

– Господин Шушша? А поподробнее? – Шилов достал блокнот, послюнявил палец, с важным видом отогнул страницу и написал: «Петр Рыков, курьер, он же delivery boy, двадцати семи лет, холост, на Цапле прожил полгода; используя поддержку земных властей, незаконно продвинулся в местном обществе – впрочем, степень вины еще надо доказать. Завел роман с местной девушкой, госпожой Ики, что является прямым нарушением пункта семь параграфа сто двадцать один звездного устава, три года в изоляции без конфискации имущества. Пометка: типичнейший случай для молодого специалиста, можно просить о снисхождении и взять на заметку людей, которые готовили Рыкова к спуску на планету».

– Шушша? Владелец клуба. Ну, он такой толстый, веселый, ростом невысокий, примерно как я. Совершенно не придерживается традиций, повторов, и строго-настрого запрещает придерживаться их в своем клубе. У него там собираются всякие модерновые молодые люди: собственно, сами модернисты, акмеисты, ну и радикалы, причем, больше творческая интеллигенция, поэты, художники, писатели, даже Ступ Пиффке захаживал одно время, ну вы ведь знаете, сын известного скульптора, самого Лика Пиффке. А Шушша… он все время в белой такой рубашке ходит и жилете из черной шерсти, брюки у него такие черные или серые, а на ногах… не помню что, кажется, что-то не очень примечательное, дешевое, я даже удивилась, когда впервые увидела… ну то, что там у него на ногах было, туфли, что ли, замшевые. Лицо у Шушши доброе, улыбается все время, глаза такие необычные, не желтые, а оранжевые, даже почти красные, ни у кого таких не видела, нос большой, как яйцо, галстук не носит, хотя однажды нацепил бант, черный такой бант, как будто траурный…

– Погодите. Господин Рыкафф что-нибудь о нем рассказывал?

Она покачала головой:

– Да мы, собственно, о нем почти и не разговаривали. Впрочем, однажды я спросила, откуда Петр знает Шушшу, а он засмеялся и ответил, что они – давние друзья, со школы что ли… и сразу перевел тему. Ну, может и не нарочно переводил, но как-то само собой получилось, что мы тут же заговорили о другом.

– Понятно, – сказал Шилов, спрыгивая с подоконника. – Что ж, госпожа Ики, я немедленно приступаю к расследованию… – Он увидел, что она открывает рот, чтобы что-то сказать и поспешно добавил: – Давайте встретимся здесь завтра, в это же время. И – ради бога, молчите, не надо благодарностей! Да-да, все будет в порядке, не волнуйтесь. – Он чуть ли не силой вытолкнул Ики за номера, она поспешно развела лямки на платье, он приподнял над головой воображаемую шляпу и захлопнул дверь. С шумом выдохнул. Избавившись от госпожи Ики, Шилов стал почти счастлив. Кроме того, у него появилась идея, почему пропал Рыков. Впрочем, главный вопрос был не «почему», а «куда».

В клубе было дымно, так дымно, что смог поглотил даже громкую и неряшливую музыку, которой как помойкой разило со сцены. Играла какая-то авангардная молодежная группа. На музыкантах были серые повязки, по тридцать-сорок штук на каждом. Музыканты напоминали морские семафоры. Пели, впрочем, не про море, а про то, что не боятся ездить на автобусах и маршрутках и даже специально ездят, дабы взбаламутить кровь и попытаться заглянуть по ту сторону мира.

В клубе курили. Курили папиросы, сигареты, самокрутки, курили обычный для этих мест табак и слабонаркотические травы. Под потолком вращалось колесо, с которого свисали десятки упакованных в гладкий картон фонарей. Возле деревянной стойки расхаживали молодые люди самой разнообразной внешности и о чем-то ожесточенно спорили. Бармен был толстым мужчиной и вполне мог быть тем самым Шушшей. Туфель Шилов не видел и не мог поэтому определить, замшевые они или нет. В беседы интеллигентов бармен не вмешивался, лишь иногда подливал спорщикам алкоголю, который те глотали, не замечая вкуса, только чтоб освежить пересохшее горло.

Шилов протолкался сквозь толпу, очутился у самой стойки и заказал тройной бурбор с хаклимом. Выцедил тягучую слабоалкогольную смесь, внимательно следя за Шушшей. Тот, казалось, не обращал на него внимания, но когда Шилов заказал второй бурбор, приблизил к нему широкое, пахнущее спиртом лицо, и спросил:

– Могу быть чем-то полезен, кроме бурбора?

– Я ищу господина Шушшу.

Бармен нахмурился:

– Давайте без официоза, господин тайный сыщик. Шушша – я и есть, вы прекрасно это знаете, и я не люблю, когда ко мне обращаются «господин». А теперь, господин сыщик, давайте мне ваш ордер или выметайтесь отсюда, у меня тут собирается передовая молодежь, а не прихлебатели правительства вроде вас.

– У меня нет ордера, и я не тайный полицейский, верите вы или нет. Я ищу некоего Рыкаффа. Вы его, как мне сообщили, знаете.

– Впервые слышу, – буркнул Шушша и отошел в сторону.

– Шушша!… – Шилов попытался дозваться хозяина клуба, но тот нарочно не подходил к нему, а потом и вовсе передал дело юркому юнцу, которого посетители знали и звали почему-то Коржиком, а сам скрылся за неприметной дверцей. Дверцу тут же загородил дюжий охранник с ряхой как у кабана. Шилов, однако, не терял надежды; для начала он решил осмотреться в баре, нашел себе место за столиком (соседи, кажется, даже не заметили его, увлеченные идеологическим спором), заказал у шныряющей между проходами официантки чашку кофе. Попытался прислушаться к разговору, но мало что понял, хотя и считал себя знатоком местной политической обстановки.

На столе лежала кипа газет, в основном весьма радикальной направленности. Шилов полистал их. В одной нашел статью, где говорилось, что люди исчезают из автобусов не потому, что какой-то там мессия предсказал, будто через две тысячи лет начнут исчезать грешники. Автор статьи утверждал, что исчезновения подстроены правительством, чтобы удержать власть, и церковью, насаждающей свои правила и запрещающей произносить слово «Бог». Автор, как кажется, сам еще не до конца избавился от страха перед этим словом и использовал его в статье только раз, в других местах отделываясь эвфемизмами. Шилову статья, тем не менее, понравилась. По крайней мере, это было разумное объяснение, без капли мистики. А чего-чего, но мистики Шилов, путешествуя загород, насмотрелся достаточно: деревенские жутко боялись всего, особенно автобусов, и неукоснительно следовали правилам, установленным церковью. Денно и нощно прижигали «греховные» прыщи и бородавки, только и делали, что повторяли слова друг друга, чтобы уберечься от автобусной эпидемии. В городе тоже такое происходило, но все-таки помягче.