Страница 83 из 83
– Так, – ответила бы душа, если бы ловкие пальцы Семеныча смогли бы сплести ей рот.
– Ты прости, что я ругаюсь, – попросила Соня. – Просто последний год выдался сложным для меня, мой любимый пропал. Сначала все думали, что он убил одного парня, имя которого я уже позабыла, а потом он неожиданно исчез, его не стало, и всем стало стыдно, потому что никто на самом-то деле не верил, что убил именно он… ладно, чего это я… Ты откуда здесь взялась, кстати? Не из печального дома сбежала?
Душа промолчала, так как рядом не было никого, кто бы мог сплести ей рот.
Тут работал телевизор, показывали какие-то дурацкие земные новости, а под потолком моль бешено била о воздух крыльями. Посреди комнаты стояло пустое кресло, по бокам которого застыли накурившийся вдрабадан Семеныч и его сводный брат Федька Кролик. Будто пажи. Сонечка замерла на пороге и не решалась войти.
– Тс-с… – сказал ей Семеныч. – Ты не волнуйся. Костя здесь, в кресле. Подойди и сядь.
– Ты хоть слышал, что я сказал? – буркнул Кролик. – Мама умерла. Наша мама, Семеныч, умерла, пока ты тут накуривался.
Семеныч хохотнул. Соня смотрела на кресло: оно было совершенно, до ужаса, до дрожи в коленях, пустое. Сонечка плакала. Ее двойник кричал от радости и вытягивал к небу плакат с надписью «СВОБОДА». В синем небе над двойником летели самолеты, раскидывая вокруг боеголовки, произведенные компанией «Freedom Inc.» По улицам маршировали миротворцы, и злое солнце расплавляло асфальт у них под ногами, и ноги солдат вязли в этом асфальте, но они продолжали идти. Они тонули в асфальте, но шли, потому что впереди уверенно вышагивал сержант, который не тонул и приговаривал: «Любой из вас может пройти по горячему асфальту, воде, иной, мать ее, жидкости, главное – вера».
– Мама? – переспросил Семеныч, словно очнувшись.
– Наша мама. Наша единственная мама.
Семеныч надолго замолчал, тупо вглядываясь в мельтешение цветных пятен на экране телевизора. Сонечка, чуть успокоившаяся, прошла в комнату и села в кресло. Кресло, кажется, еще хранило Костино тепло, а сиденье было изрядно помято его задом.
– Сначала Валерка и Костик Шилов, теперь мама, – задумчиво произнес Семеныч. – Эй, подр-руга, все время забываю, как тебя там… ты хоть цветы принесла, нос-понос? Сейчас на кладбище слетаем, я тр-равы возьму, помянем заодно. Эй!…
– Не по закону это! – воскликнул Федька. – Нельзя использовать геликоптер для личных…
– Не с тобой разговариваю. Эй, подруга!…
Сонечка не отвечала. Она неподвижно сидела в кресле, до боли зажмурив глаза, и представляла Костю, представляла его виртуальный образ, исчезающий, когда она о нем не думает, и она подумала, что маленькой Костиной душе, даже если он умер тогда, что, конечно, немыслимо, потому что в раю не умирают; так вот, душе будет приятно, если Сонечка будет о ней думать, и она решила всегда думать о ней, и тогда хоть что-то в этой жизни получит смысл.
Двойник Из Прихожей корчился от смеха, держась обеими руками за непропорционально большой живот, можно даже сказать – пузо.
– Соня… – позвал Кролик. – Соня! Сонечка!
Двойник съежился, дернулся, как на пленке в кинотеатре, и взорвался. Гнилые лепестки закружили по прихожей, облепляя пол, стены и потолок.
– Привет, Соня, – сказал Костя грустно. – Жаль, но я знаю, ты просто снишься мне.
Сонечка не ответила.
Они обнялись.
Ростов-на-Дону
Июнь – ноябрь 2005 года.