Страница 6 из 35
До Грязищ Юрась с Олелько добрались в тот же день, к вечеру. Заночевали у Олельковой тётки Златы, вышедшей замуж за местного парня. Их даже покормили горячим. В полдень второго дня они миновали хатки Буева Лога. Дальше ни один из парней не ходил. Тропка петляла сквозь трясины, болотины и низинки, идти до тракта следовало дня два, если их накроет дождём, то и дольше. По раскисшей земле не пробраться даже опытному охотнику, а Олелько при всей гордости понимал, что опыта у него маловато. Ночевать тоже предстояло на голой земле — конечно можно было собрать шалаш-времянку, но это дало бы ещё одну лишнюю задержку. Друзья вспомнили, что ни один не взял с собою топорика, и горько пожалели об этом.
На опушке соснового леса они сели перекусить хлебом с остатками сала, подремали часок на нежарком солнышке. Потом Юрась помолился, попросил у Христа успешной дороги, а Олелько оставил на пне ломоть хлеба для лешего. Тропка поначалу выглядела мирно, даже красиво. Огромные сосновые стволы обвивал плющ, густой папоротник покрывал землю, то тут, то там из зелени выглядывали бесстыжие мухоморы. Где-то звонко стучал по дереву дятел. Олелько нашёл кабанью лёжку, следы барсука и шишки, отшелушенные проворными белками. Потом у тропы попался порванный туесок, красный изнутри от брусники — люди здесь тоже бывали. Приятели приободрились. Неугомонный Олелько затянул песню про рыжего котейку и рыжую лисоньку. Юрась помалкивал — хоть и невелика ноша, а оттянула плечи. Но усталость была приятной. Осенний воздух пьянил, словно медовуха, а новая жизнь казалась необыкновенно прекрасной. Можно было спать сколько хочется, делать, что заблагорассудится и не ждать, кто назовёт дармоедом. И никакого навоза, драчливых коров, вредных коз, никакой нудной тяготы… «Как же!» — оборвал мечты Юрась, — «Небось у златокузнеца день и ночь спину гнуть придётся, бог его знает сколько трудиться нужно, прежде чем гривну сковать».
Место сосен потихоньку заняли разлапистые, могучие ели. Земля стала влажней, вместо папоротника закурчавился мох. Впереди что-то затемнело — задумчивому Юрасю почудилось, у тропки стоит мужик в круглой шляпе. Но нет — обозначая развилку, красовался четырёхликий Святовит, с грубо вырезанными на столбе ликами и тоненькими ручонками. Губы идола были смазаны чем-то бурым, у подножия горкой лежали приношения. Тропа разделялась натрое: утоптанная и широкая шла прямо в ели, чуть поуже отклонялась направо к можжевеловым зарослям, самая тоненькая петляла налево, к просвету между деревьями. Приятели остановились в задумчивости. Основная тропа вела прямиком в топи, гарантируя ночь на мокрых кочках. Со стороны узкой стёжки послышались лебединые клики — похоже, там пряталось озерцо. Третья тропка ничего особого не сулила. Олелько шагнул ближе к идолу — может рисунки на дереве что подскажут? Он увидел — аккурат в резной груди идола торчит стрела, загнанная по древко. Паренёк осторожно, но сильно дёрнул, и наконечник подался.
— Ух ты! Вот это вещь!!!
Олелько высоко поднял стрелу, потом тронул грань пальцем и восхищённо улыбнулся, порезавшись.
— В жизни таких не видел! Красивая, острая, словно нож! И ушко с вязью, кажись серебряное. Погляди, Журка!
Юрась осторожно взял стрелу. Он не разбирался в оружии, но отделка и вправду изумляла. Гладкое словно кожа древко, острые соколиные перья, блестящее ушко, стальной наконечник-срезень с чернёным, филигранным узором.
— Знатная штука! Видать кому-то Святовит насолил крепко. Или витязь крещёный идолище порушить хотел.
— А то и сам князь, — зачарованно выдохнул Олелько. Стрела и вправду была князю впору.
— Станешь гриднем — и у тебя такая будет, — успокоил друга Юрась… — Эй, стой! Ума решился?
Олелько быстро отомкнул тул и спрятал находку.
— Здесь в лесу её ржавь съест, пропадёт зазря за зиму. А у меня в дело пойдёт… Святовиту я потом отдарюсь, коня ему принесу или трёх петухов чёрных.
— А найдёт тебя хозяин стрелы — шкуру сымет. Дурное дело чужое брать, тем паче у идолища, — встревожился Юрась.
— Бабьи страхи. Я ж не ворую…
Олелько огляделся по сторонам, нашёл комок смолы на ели и споро залепил дырку от стрелы на столбе идола. Чуть подумав, сдавил ранку и мазнул кровью по резным губам Святовита. Юрась смолчал. Поступок друга ему очень не нравился, но ссориться и оставаться в лесу одному было страшно. Враз повеселевший Олелько тут же выбрал дорогу — ночёвка на берегу показалась предпочтительней спанья в болоте. А если поутру окажется, что тропа ведёт не туда — можно и назад свернуть…
Когда они приблизились к озерцу, воздух уже начал пропитываться туманом, лёгкое марево поднималось со стороны воды. Из зарослей слышалось сварливое кряканье, гогот, лебединый шип, хлопанье крыльев — похоже, там остановилась на ночь не одна стая. Олелько натянул тетиву на лук и добыл из тула найденную стрелу, глаза парнишки заблестели от предвкушения удачной охоты. Лёгким шагом, пригибаясь, он двинулся в сторону озера, где так заманчиво галдели птицы. Сбросив наземь мешок, Юрась присел на поваленный ствол берёзы — он стрелять не умел. Чтобы не тратить зря время, он достал нож и начал срезать бересту на растопку — тонкие махры зажигаются с трута не хуже сосновых иголок или сухого мха. Место казалось спокойным, чуть поодаль раскинула лапы огромная ель, вполне подходящая для ночлега. …Хлопот сотен крыльев и многоголосый крик оглушили Юрася. Пёстрое птичье облако поднялось к облакам, испуганно закружилось над озером. Вскоре появился Олелько — вымокший, но довольный. Он держал за лапы здоровенного гуся.