Страница 33 из 35
Разбудил изографов княжий гридень. Поутру князь-батюшка с чадами и домочадцами прибыли осмотреть храм. Ждали священника, он почему-то запаздывал. На торжественное освящение заиграет колоколами звонница и сбежится полгорода, но сперва Рогволод Всеславич желал убедиться, что княжий замысел воплощён во всей мощи. Георгия привезли на носилках, но по храму старый грек ходил сам, демонстрируя, рассказывая и поясняя — что за святой, почему столько ангелов и какие символы означают евангелистов. Христос Пантократор произвёл неизгладимое впечатление, Юрась видел, как менялись лица входящих — у кого-то светлели, у кого-то искажались неизбывной мукой или старинным страхом. Князь смотрел на Христа как на равного, даже с гордыней. «Владыка земной приветствует владыку небесного». Княжич Мирослав чинно перекрестился и положил земной поклон. На красивом, тонком лице не дрогнуло ни жилки. Всеволод, младший сын князя, смотрел на роспись во все глаза, юношеский восторг переполнял его. «Не был бы князем, мог бы и за кисть взяться» — не к месту подумал Юрась. Княгиня-матушка Звенислава плыла по церкви лебедью, поворачивая голову вслед за словами Георгия, милостиво улыбаясь. Стремительная Рогнеда с трудом сдерживалась, чтобы не обойти эти удивительные картины первой, видно было, как вопросы копятся у неё во рту. Юрась поразился — до чего ж переменчива, удивительна женская красота. Он не видел женщин прекраснее юной княжны, златовласой, порывистой, хлёсткой, с гордым взором и по-детски ещё пухлым ртом. Но и десять таких княжон не променял бы на свою Ружу.
— Взгляни-ка, батюшка-князь! Тут на стене — братья!!! — звонкий голос Рогнеды был так же красив, как и лицо.
Князь Рогволод оторвался от объяснений Георгия и подошёл к притвору, туда, куда указала дочь. Юрась увидел как заходили желваки на обтянутых кожей скулах властителя. «Всё. Не глянулось. Выгонит». Князь прищурился на фреску:
— Оставь. Чудится тебе, дочка.
— Нет, не чудится — от волнения княжна даже притопнула ножкой в расшитом сапожке, — Вот Мирослав, златокудрый и с ножом греческим. А вот Изяслав пропавший.
Княгиня Звенислава подошла ближе, вгляделась и вдруг, коротко ахнув, упала в судорогах. Двое дюжих гридней осторожно подхватили бьющуюся женщину, подняли на руки — похоже дело это было для них привычным:
— Носилки! В палаты и лекаря к ней, — рявкнул Рогволод и обернулся к недоумевающему Георгию, — Кто тебя надоумил издеваться над матерью, потерявшей дитя?! Кто тебе заплатил?!
— Ты, князь, — Георгий никак не мог понять, в чём его вина.
Испуганному Юрасю почудилось, что Рогволод сейчас ударит учителя.
— Это я рисовал! — выкрикнул молодой изограф и рванулся вперёд, — Меня казни!
— Кто тебя подучил, смерд, — было видно, что князь еле сдерживает себя, — сотворить эту лжу, эту мерзость?!
— Штукатурка с росписью позавчера осыпалась, пришлось снимать и переписывать заново. Учитель не виноват, он Авраама хотел изобразить, а я своеволие учинил.
— И пропавшего княжича Авелем кротким изобразил, а наследника моего — Каином-братоубийцей?! Змей подколодный, в самое сердце укусил, — князь Рогволод, приблизил к Юрасю бешеное лицо, — объясни, зачем ты это сделал, кто тебя подослал и я, может быть, оставлю тебе жизнь.
— Я не знал, — отозвался Юрась.
— Что не знал?!!!
— Что рисую княжича Мирослава. Если б княжна не углядела, сам бы и не признал. А про Авеля я ничего не знаю.
Взгляд Рогволода неожиданно прояснился, из свирепого стал внимательным, давящим, цепким:
— Ты не знал, что три года назад у меня пропал старший сын, Изяслав? После Купальской ночи поутру не нашли ни его ни коня его ни меча на княжьем дворе. Выехал прочь из города и не вернулся… Ты таишь обиду на княжий род?
— Да, — твёрдо ответил Юрась, — княжич Мирослав взял жизнь моего дружка Олелько за жизнь сокола, птахи бессмысленной. И невесту мою покалечил, силой её хотел взять, а она в окно выскочила. Но я не хотел мести и не стал бы творить месть в божьем храме.
— Почему ты изобразил то, что изобразил? Кто придумал эту фреску?
— Ракитовый куст.
— Кто?!! — князь сжал кулаки так, что побелели костяшки.
— Ракитовый куст. После Пасхи в прошлом году учитель послал меня в Берестечню, село по пути к Витебску, накопать цветной глины и нарезать прутьев для кисточек. Я нашёл на берегу куст. Стал срезать ветки, из них потекла кровь. А вчера я расписывал стену кистями, что сделал из тех прутьев, — ответил Юрась.
— Отец, он или подослан или безумен, — мягким голосом вошёл в разговор Мирослав, — не позорь нас площадной сварой, запри дурня в клети и побеседуй без лишних ушей.
— Ты можешь доказать свои слова? — Рогволод пристально посмотрел на Юрася.