Страница 32 из 35
— Лёвка, я буду левую стену писать. Ты бери правую. Всю бери, иначе не успеем.
— Ты что, белены объелся, Юрась? Я ж не умею, и учитель меня к ликам не подпускал!
— Сдюжишь — мастером станешь. Ты дольше моего учишься, и рука у тебя верная, — Юрась тепло взглянул на товарища, — нечего и бояться! Больше головы не потеряем. Помолись и приступай.
— Я…
— Якать будешь, когда за себя выбирать придётся. А здесь мы все божьи кисти и Господь нами водит — кого в лазурь, а кого в киноварь. Пиши!
К рассвету оба закончили прориси, заложив основные цвета на грунт. Оставалось самое сложное — лики, персты, приплески и надписи. Одна ошибка — и загублена фреска, по штукатурке не правят. И Юрась и Лёвка работали лихорадочно быстро. Кош едва успевал подавать краски и менять кисти. Лёвка всё же смазал одного из падающих грешников, но сообразил сам и сделал ему дьявольскую харю вместо лица. К полудню в церковь пришла встревоженная Ружа. Встретив невесту у входа, Юрась успокоил её и попросил поговорить завтра — не до еды и не до беседы, как бог велит, так и сложится, а сейчас извини, работаю. Он почуял, что Ружа обиделась… завтра. Всё завтра.
Когда солнце, бьющее сквозь световые окошки, стало красным, Юрась поставил последнюю точку на зрачке Авеля. Лёвке оставалось одеяние грешника. Всё. Успели. Кош поднёс ему кувшин с водой, Юрась жадно напился, лёг у стены, завернувшись в дерюгу, и уснул.