Страница 3 из 35
Юрась и вправду с трудом сдерживал слёзы — дядька Жук сказал то же, что не раз выкрикивала сестрица, что читалось в усталых глазах матери. Никчемушные руки, хилое тело — зачем я такой на свет родился?
Кузнец понял:
— Пчела тоже мала и силёнок у неё с гулькин нос. А поди без неё обойдись! Не журись, Журка, хочешь я со Светланой, мамкой твоей, погутарю, чтобы по осени отпустила тебя с мехоношами или обозом княжьим?… Ну ладно, сам так сам. Пошёл я печку мазать, братучадо моё непутёвое, да и ты собирайся — солнышко вон как низко.
— До свидания, дядько Жук, — тихо сказал Юрась и всхлипнул, глядя, как легким шагом уходит по тропке кузнец, как, шутя, тащит он тяжеленную ношу. Коровы разбрелись по лугу, упрямая Пеструха объедала нижние ветки рябины вместе с ягодами, Белка с телёнком забрались в рощицу — стоило труда их собрать и погнать по холмам в сторону длинной линии острых крыш. И уже на краю деревни Юрась вдруг остановился как вкопанный — за обидой на свою слабость он не услышал, что на самом деле хотел сказать ему кузнец. Выходит, есть ремесло, для которого он может пригодиться? Парнишка видел литые височные кольца, разукрашенный крест священника, пластины с пардусами на доспехах княжьего тиуна — почему бы не попробовать, вдруг мастерство к рукам ляжет?
Хозяйки поочерёдно выкликали с порогов хат своих бурёнок, стадо потихоньку разошлось по домам. Мамки у дверей не было — видать не вернулась ещё с поля. Выволочка откладывалась. Обрадованный Юрась отвёл Ночку в хлев, умылся из бадьи во дворе и заглянул в дом. Лада уже спала, девчонку сморило в сенях, прямиком у туеска с грибами. В тёплой печи вкусно пахла каша — похоже, с куском дичины. У Юрася потекли слюнки, но садиться за стол без мамки значило схлопотать трёпку. От соблазна подальше он вышел во двор поискать, за какой бы работой скоротать время. Не найдя ничего лучшего взялся подбирать щепки возле поленицы. Небо быстро затягивали длинные облака, красные от закатного света, где-то вдали над кромкой леса снова закурлыкали журавли. Мнится, дождь будет, а то и заморозки. Разом запестреет листва, станут сладкими гроздья рябины. Говорят, утром после первого инея можно встретить в берёзовой роще златовласую Лелю — ходит себе между стволов, раздаёт деревьям новые платья… Где же мама с Киршей — солнышко почитай село, да и жрать охота, сил нет.
О калитку стукнул метко пущенный камушек. Юрась глянул за тын — там ухмылялся сероглазый крепыш Олелько, лучший друг и первый защитник. Один глаз у приятеля заплывал свежим синяком, нос был расквашен, но вид парнишка имел довольный и гордый. За одним плечом красовался вышитый тул, через другое перекинулась лямка сумы, вихрастую голову украшала поношенная шапчонка, отделанная белкой. На охоту что ли собрался?
Вместо привета Олелько пхнул Юрася в плечо:
— Глядь, как меня дядько Филин отделал!
— Знатно приложил, — согласился Юрась.
— Я того дня зайца с лесу принёс, мамка его в чугуне затушила с брюквой. Сели вечерять нынче, дядько кусок, мамка кусок, Пузырь кусище ухватил, даром, что самый малый, а как Калинка за зайчатиной потянулась, Филин ей ложкой по лбу — бац, мол не лезь пока старшие не наелись. Ему что, она ему не родная. Так мне обидно стало. Полез за мясом, Филин и меня по лбу…
— Вот базыга! — Юрась терпеть не мог Олелькова отчима за жадность и по-бабьему склочный нрав.
— Мамка встряла, мол поласковей бы ты с ребятками, он и ей оплеуху отвесил, — у Олелько выражение лица сделалось виноватым, — я его не сильно ударил, кто же знал, что зуб выскочит. Он за нож, я за кочергу. Тут мамка между нами кинулась…
— Делиться вам надо! — рассудительно сказал Юрась, — двум кобелям в одной будке не место.
— Да ну его! — отмахнулся Олелько, — пусть подавится! Не хочу я до скончания дней в земле копаться, за плугом ходить. Помнишь, княжич Брячислав с малой дружиною в наших краях охотились, меня в проводники взяли — так сам княжич обещал, что возьмёт меня в детские за то, что ловкий да храбрый и стреляю не хуже гридней. Вот…
Олелько продемонстрировал перевитый оленьими жилами лук, затем показал кинжал с пожелтевшей от времени костяной ручкой и похлопал себя по кафтану с кожаными нашивками на груди:
— Забрал всю справу отцову. Переночую в овине, а там по тропкам на тракт выберусь, пока не раскисло всё. И в Ршу, в дружину проситься буду. Попрощаться зашёл.
За забором насмешливо затрещала сорока. Вот, значит, как дела складываются… Олелько по-своему понял молчание приятеля:
— Не грусти зря! Трёх зим не минет — приеду в Востраву вас навестить, Филина приструнить — на своём коне, в шеломе да кольчуге. Вот увидишь — славный витязь из меня будет!
— Не об том дело… Скажи, Олелько, я тебе друг?
— Конечно! Друг, почитай братец названый. Побрататься что ли хочешь перед дорогой?