Страница 23 из 150
Если бы не было дождя, и если б она обладала хорошим слухом, то, возможно, услышала бы, как где-то далеко грохочут нагоняющие их урланги. Но она устала и мечтала лишь об окончании пути, ничего не слыша.
В отличие от девушки, у урлангов была и вода, и еда, и дождь их нисколько не порадовал. Полуэльвы пришли в себя, один из них, тот, что повыше и помоложе, даже сумел перевязать ссадины: свои и товарища.
- Эй, клоп паршивый, подай мне копченого мяса, - обратился к нему один из урлангов.
К ним никогда не обращались по имени, потому что у них не было имен: имена – удел существующих. Рождение же полуэльвов никем не признавалось. Отца поди еще определи, а матери их за сыновей и вовсе не считали. Для матерей они были вечным напоминанием о позоре. Парень как-то видел одну такую, уже на сносях. Она старалась не есть и била свой живот, чем могла. Пока ей не связали руки. Но ребенок все-таки родился живым. И вроде бы, даже здоровым. Другой полуэльв заботился о малыше, но мать даже и не взглянула на дитя.
Полуэльв бежал за телегой, с тревогой глядя на товарища: оклемается или околеет? Они давно были знакомы, лет десять. Он был ему почти братом, хоть они и не были похожи. Парень, бегущий за телегой, был очень молод и высок. У него были необычные глаза: один голубой, другой черный. На той половине головы, где был черный глаз, вместо волос у полуэльва росли перья: нежесткие, вроде как на птичьих шеях, и черные, как и волосы. Они покрывали половину головы, росли вдоль хребта, немного на локтях, и, хоть он об этом никому не рассказывал, на копчике. Друг же его был очень даже симметричен, тонкие прозрачные чешуйки поблескивали у него на висках и там, где у лиссан росли бакенбарды. Еще его друг имел крепкие желтоватые когти, которые очень помогали ему по хозяйству, и небольшие перепонки между пальцами. С глазами ему тоже не повезло: светло-голубая радужка была заключена в черное кольцо. Зато волосы у него были белые, как у настоящих эльвов. Если не приглядываться, издалека он здорово походил на эльва. Наверно, оттого ему и доставалось больше других.
Друг был живучим. Парень дал ему несколько глотков воды, но на привале заставил прикинуться умирающим, и разбивал лагерь в одиночестве, отчего потратил слишком много времени и получил за это несколько затрещин.
«Идти. Просто идти. Вперед. Если я сяду, мы умрем. Если я остановлюсь, мы умрем», - примерно так повторяла про себя девушка, покачиваясь на каждом шагу. Не задумываться – так она решила. Собственно, решать что-либо она была уже не в состоянии. Перед глазами темнело, а в ушах стоял знакомый гул, вытеснявший шуршание дождя: обычно после этих прелестных ощущений она падала в обморок. Но пока ей везло. И она шла. Просто шла.
Это оказалось хорошей стратегией. Двигалась она медленно и не слишком прямо, но все же двигалась. Выбрав с утра не совсем точное направление, она сбилась с дороги, но сумерки, благодаря дождю неожиданно опустившиеся на землю в середине дня, и уставшие ноги изменили ее траекторию, подправив на более верную. Шла она не прямо на Тола-Вилсу, но точно в сторону селений эльвов.
Тамиладу не шевелился, хотя и дышал. Пару раз он даже почти пришел в себя, остуженный потоками дождя, и один раз повернул голову, ловя губами ручейки, текущие по его щеке.
Прошло еще два или три часа, и девушка с полуобморочным удивлением заметила, что идти стало удобнее: то ли земля стала плотнее, то ли травы ниже. Дождь по-прежнему лил как из ведра, и трудно было определить, что под ногами. Она хотела было присесть и рассмотреть, но не стала рисковать: а вдруг уже не встанет? Но еще через некоторое время все решилось само: ноги, упорно запинавшиеся и заплетавшиеся с утра, выкинули очередной финт и сложились крестиком. Тело, согнутое знаком вопроса, чтобы ценный груз меньше соскальзывал, такой экзекуции не выдержало и крепко приложилось о землю, едва успев подставить правую руку, чтобы не свернуть шею и не сломать нос. Ценный груз застонал и съехал на бок.
Лёжа в траве на животе и не шевелясь, она подумала, до чего же хорошая вещь – инстинкты. Почему, она себе объяснить не успела, так как уставший мозг предпочел не развивать слишком сложную мысль и решил поспать, так и не дождавшись ночи.
Разбудил ее дождь. Точнее, его отсутствие. Она открыла глаза и вяло огляделась: Тамиладу по-прежнему спал в окружении мелкой травы. Его правая рука почивала в прозрачной луговой луже. Сама же девушка спала… в грязи. Осознав это, она выплюнула комочек грязи и несколько травинок, набившихся ей в рот при падении. Травинки забились между зубов и не желали покидать пригретого места. Тогда она помогла им рукой. Пальцы еще худо-бедно шевелились, но держать на весу локоть было так тяжело, что она подумала: посплю-ка я еще часок, все равно уже не встать.
Следующим спустя некоторое время пришел в себя Тамиладу. Чувствовал он себя так, словно насмерть отравился дурным вином и теперь тихо загибается от похмелья. Как и девушка, все, что он смог сделать – осмотреться. Бледное лицо подруги, спящей в грязи, его успокоило. И даже обрадовало. Но что его обрадовало, он сообразил не сразу. А когда сообразил, в голове его даже немного прояснилось: грязь! Грязь была не одинокой горкой, накопанной полевыми грызунами. Грязь тянулась неширокой полосой, за которой росла низкая, но густая травка.
Это была дорога. Не торговый тракт, не охотничья тропа, а накатанная телегами деревенская дорога. Грязи было немного, а трава густа, из чего Тамиладу заключил, что дорога ведет на покос. Им очень повезло оказаться здесь летом, а не весной и не осенью, так как летом по покосной дороге если и не каждый день гурьбой ездили, то хоть раз в два-три дня отправляли кого пошустрее: проверить, хороша ли трава и подсохло ли сено. Если им повезло, и стог еще не сметали, то скоро здесь появятся хозяева, чтобы проверить, не попортил ли дождь их труды, и не нужно ли поворошить, чтоб не затухло.