Страница 3 из 31
– Не узнаешь? – Агния метнула на него пламенный взгляд своих золотисто-янтарных, чуть зеленоватых глаз, отразивший бурлящую смесь нескольких страстей. Тут были и отчаяние, и страх, и восхищение, и что-то еще.
– Зеленоволосая, ты?! – он посмотрел на нее ошеломленно и отпрянул, словно увидев призрак.
Она смогла беспрепятственно войти во двор, вымощенный ровными плитами, и задвинуть за собой засов. Не в силах долее смотреть в его глаза, она потупила взгляд на свои босые ноги, ободранные с непривычки об острые камни мостовой. Так прошло несколько долгих, томительных минут. Наконец, он, осознав, что происходящее – не видение, проговорил:
– Вот уж кого явно не ожидал увидеть! Ты ведь – в розыске, скрываться должна и вдруг сама заявляешься ко мне.
– А к кому мне еще идти? – вырвалось у нее.
И тут вдруг ее речь полилась словно сама собой, выплескивая перед этим человеком всю горечь, накопившуюся в душе и жаждущую излиться наконец потоком слез:
– Отовсюду меня преследуют, как бешеную волчицу. Рядом – ни одного друга. Прежние друзья отреклись от меня. Во всем Эротполисе у меня не осталось никого, кроме тебя, – она перевела дыхание и совсем еле слышно добавила: – Спаси меня, Марсий!
Все еще не решаясь поднять глаз, Агния ощутила порывистое прикосновение к своим плечам сильных, грубоватых рук, повергшее все ее тело в трепет. Затем Марсий резко схватил ее за волосы и, запрокинув ей голову, с игривой злостью посмотрел в глаза.
– Уже давно не удивлялся твоим выходкам, Зеленоволосая! Но даже от тебя не ожидал такого безумства! Никогда не думал, что у тебя хватит наглости так запросто прийти ко мне и просить помощи, будто мы – закадычные друзья.
– У меня нет иного выхода, – выдавила она из себя, немея под его пристальным взглядом. – Ты знаешь, к чему они приговорили меня? Теперь даже сожжение в медном быке показалось бы неслыханным милосердием.
– Слышал, – он отпустил ее волосы и сделался вдруг сумрачно серьезным. – Показательная казнь на площади Революции, бывшей площади Афродиты. Это пять часов к ряду изощренных пыток на глазах озверевшей, кровожадной толпы. Таких жестокостей не ведала даже прежняя власть! Подобные зрелища вытравляют в людях последние отголоски человеческих чувств. Пожалуй, таких ужасов Аида не заслуживаешь даже ты, – он в первый раз взглянул на нее несколько сочувственно и задумчиво. – Если хочешь знать мое мнение, то я в Сенате Революции голосовал против этих бесчеловечных казней. Но что мог сделать единственный голос?
– Зато теперь ты можешь меня спасти, – она вновь решилась заглянуть ему в глаза, надеясь опять отыскать в них сочувствие. Но он глядел в другую сторону. – Для тебя ведь это не составит труда. Стоит только пожелать…
Он метнул на нее холодный, жесткий взгляд.
– А ты сама избавила меня от жестокости надсмотрщика, от плетей и скорпионов? Шрамы от них на всю жизнь врезались в мою спину! Избавила от восемнадцати часов в сутки изнурительного труда под палящим солнцем, от жестоких истязаний за одно лишь резкое слово, обращенное к управляющему? Да я лишь чудом остался жив! Тебе бы тогда тоже ничего не стоило спасти меня. Ты хоть видела когда-нибудь, как нас забивали до смерти?! Как истязали у черного столба?! Как тела казненных вывешивали на корм птицам для устрашения остальных?!
– Я не знала всего этого, – промолвила она. – Моя жизнь протекала, не пересекаясь с вашей.
– Не знала или не желала знать?! – переспросил он. – Кто мы, рабы, были для тебя? Только вещи, говорящие орудия труда. Или ты мнишь, что я навеки должен быть благодарен тебе за один благосклонный взгляд и улыбку? Полагаешь, всю оставшуюся жизнь я буду жить грезами по поводу той твоей улыбки? Да теперь таких шлюх, как ты, только моложе и красивее, я могу десятками выписывать из лупонария. Потеряв богатство и власть, ты ничего не представляешь из себя. Ты всего лишь – жалкая зеленоволосая уродка! Из всех чувств ты способна вызывать одно лишь презрение.
– Не продолжай! – оборвала она. – Я это знаю, – будучи не в силах смотреть дольше в его лицо, она уткнулась в кирпичную стену и несколько раз со всей силы ударила в нее обоими кулаками, так что содрала кожу со своих нежных рук. – Я никогда не надеялась представлять какую-то ценность в твоих глазах. Но теперь только поняла, как сильно ты должен меня ненавидеть после всех перенесенных тобой страданий, – ее голос срывался. – Ты прав, Марсий, тысячу раз прав! Только теперь, став рабыней, я поняла, как ужасно, как безнравственно жила все эти годы. И все же… Марсий, выслушай меня. Я не смею рассчитывать ни на твою любовь, ни на твою дружбу. Но посмотри на меня: ты видишь перед собой живую тварь. Может быть, самую гадкую и мерзкую из всех, каких тебе доводилось встречать, но живую, которая чувствует боль каждой частичкой своей плоти. Живую тварь с животным страхом этой боли. Если в твоем сердце нет жалости ко мне самой, пожалей хотя бы мою живую плоть! Избавь ее от страданий! Ты ведь не так жесток, как эти палачи из Сената Революции. Ты ведь не до такой предельной степени ненавидишь меня. Знаю, что ненавидишь и имеешь на то все основания. Так насыть свою ненависть, отведи душу – убей меня сам, не отдавай им, – Агния обернулась и в упор посмотрела ему в глаза. – Марсий, твой враг сам идет к тебе в руки. Не упускай шанс!