Страница 2 из 31
Впрочем, о чем это я? Ведь саму меня после пленения эти новые хозяева жизни собирались продать в наложницы в гарем какого-то восточного шейха. Но самым смешным оказалось то, что работорговцы сочли меня для этого не достаточно привлекательной. Это меня-то, Агнию Афродитскую, они назвали зеленой уродиной! Страшно помыслить, что ожидало меня. Какие ужасы можно понимать под словами: «показательная казнь на площади Революции»? Лучше уж не думать.
Вспомню-ка о чем-нибудь приятном. Хотя бы о том, что мне все-таки удалось спастись. Как же ловко я, в самом деле, сумела перескочить через этот забор! Я, изнеженная аристократка, и шагу не делавшая без слуг, всюду следовавшая в колесницах или в роскошных носилках. Какую же, оказывается, силу имеет страх!
Но что дальше? Дикий страх не оставляет меня поныне. Куда мне бежать? Всюду – только враги. О, если б среди них нашелся хоть один друг!.. Что я говорю, в самом-то деле? Друг среди врагов. Неужто и впрямь схожу с ума?»
Мысли судорожно вращались в голове Агнии Афродитской, бились одна о другую, тревожно стучали в висках.
Словно в кошмарном сне женщина бессмысленно металась по улицам ночного Эротполиса. Бывшая светская львица, потерявшая все, кроме жизни, цеплялась когтями за последнюю надежду сохранить эту жизнь.
Неожиданно для себя Агния оказалась у ворот темного кирпичного дома, казавшегося погруженным в сон. Силуэт заостренной кровли мрачно и неприветливо чернел на фоне красновато-сизого ночного неба. Этот дом резко контрастировал с окружавшими его бело-мраморными дворцами. Те, веселые и беззаботные, были украшены изящными ионическими колоннами и статуями пышногрудых обнаженных богинь в цветущих палисадниках. Этот, словно погруженный в задумчивость, выглядел хотя и добротно, но крайне аскетично. Дворцы свидетельствовали о веселой и беспечной эпикурейской жизни как их прежних, так и новых обитателей. А какие тайны скрывал в себе мрачный кирпичный дом? Какой отрешившийся от мира отшельник обитал в нем?
Взгляд Агнии упал на табличку, прикрепленную к высоким сводчатым воротам и гласившую, что дом сей принадлежит триумфатору Марсию Аресскому.
«Видно, самой Фортуне угодно, чтобы пути наши пересеклись! – прошептала Агния. – Не он ли и есть тот враг, который может обернуться другом? Однако на каком основании я могу заподозрить его в дружеском расположении ко мне? Ведь именно меня, по логике вещей, он и должен в первую очередь ненавидеть как своего непосредственного, конкретного врага. Впрочем, когда я впервые услышала о его подвигах, о его первых блестящих победах над нашим войском, я, признаться, ощутила невольную гордость. Как же! Этот доблестный предводитель восстания когда-то работал на моей плантации. Я имела честь видеть его лицом к лицу. Впрочем, лица его не могу припомнить. Хотя нет, помню дерзкие серо-сизые глаза. Однажды наши взгляды пересеклись. На какое-то мгновение я забыла, кто я, и кто он, и вдруг подумала… Но нет, такая нелепая мысль не могла закрасться даже в мой извращенный рассудок. Влюбиться в раба! Безумнее и вообразить невозможно! Хотя о чем это я сокрушаюсь? Ведь в настоящий момент я сама не много, не мало, как беглая невольница».
Меж тем на улице становилось все более неуютно. По мере сгущения ночного сумрака она заполнялась все большим количеством шумной молодежи, толпами пьяных, кричащих в исступленном восторге о победе над угнетателями.
«Угораздило же меня выкрасить волосы в зеленый цвет! – сокрушалась беглянка. – Теперь любая собака в Эротполисе узнает во мне врага народа Агнию Афродитскую».
Взволнованно озираясь по сторонам, женщина постучала. Странно, привратника не было. Да чего бы следовало ожидать от такого пустынного, на вид совершенно мертвого дома?
Вряд ли Марсий живет здесь постоянно. Наверняка, его резиденция – где-то в центре города, а этот мрачный дом он держит лишь для уединения в редкие минуты меланхолии, которая не чужда и победителям.
Женщина постучала сильнее. Все та же мертвая тишина.
«Тем лучше, что не застала его, – утешала она себя. – Что я ему скажу? «Спаси меня, своего самого близкого врага»? Помню, где-то прочла: «Любите врагов ваших». Странное высказывание. Впрочем, мне не помешало бы сейчас, чтоб Марсий оказался последователем этого учения. Ну, да, ладно. Довольно философствовать. Я, кажется, уже начинаю привлекать внимание прохожих. Здесь дольше оставаться не безопасно».
Но что это?! Что-то зашевелилось в доме. Зажглось узкое, стрельчатое окно на втором этаже. Чьи-то шаги. Звон ключей. Скрип дверного засова. Ворота с грохотом отворяются.
В воротах он – сам Марсий Аресский в белой тунике из тончайшего виссона и небрежно наброшенном на одно плечо пурпурном плаще. «О, боги, как он прекрасен! – мелькнуло в голове Агнии. – Настоящий аристократ. Какая благородная осанка! Сколько спокойствия на высоком челе! Как же я могла не замечать этого прежде?! И вместе с тем в его смуглом лице с плотно, сурово сжатыми губами, с продольной складкой между бровей – мужество настоящего грубого дикаря. А в мудрых, чуть усталых, глазах цвета грозовой тучи, спокойно глядящих из-под сходящихся на переносице густых черных бровей, угадывается скрытое неистовство».