Исключение

 – Я понимаю, не беспокойся.

Они поднялись в палату, и в нос ударил запах российской больницы. Лида не удержалась и посмотрела на Норберга. Она ожидала удивления, брезгливости или даже шока, но его лицо оставалось спокойным.

Дед не спал. Потускневшим взглядом он окинул посетителей, остановившись на Норберге. Лида кинулась к дедушке с объятиями, но он лишь слабо сказал:

 – Виталик.

 – Да, видишь, сегодня все хотят тебя навестить. И Виталик, и Андерс, – Лида улыбнулась.

 – Виталик, подойди.

Тот приблизился к койке и сел на стул для посетителей.

 – Ты знаешь… английский? – с трудом проговорил Александр Борисович.

 – Да.

 – Лида, выйди.

 – Зачем?

 – Пять минут. А он пусть останется, – дед показал глазами на Норберга.

 – Иди, Лида,  – обратился к ней Виталик, когда она замешкалась. – Ничего страшного. Я же здесь.

 Она неуверенно пожала плечами.

 – Андерс, дедушка хочет, чтобы я вышла на пять минут. Видимо, будет говорить с тобой через Виталия.

 – Конечно, иди, – Андерс коротко сжал ее плечо и подошел ближе к Александру Борисовичу.

Она вышла из палаты, с трудом приходя в себя от удивления. Дед давно не выказывал такой живой заинтересованности. Она приняла это за хороший знак и пошла на пост, чтобы положить очередную «благодарность» в карман санитарки.

На обратном пути Лида встретила Осипова, того самого дежурного врача из приемного. Машинально кивнула в знак приветствия, но он остановил ее.

 – Вы ведь внучка Титова?

 – Да.

 – Я смотрел его сегодня, – он сделал паузу. – Мне очень жаль.

 – Почему? – у нее перехватило дыхание.

 – Ему не становится лучше. Организм не борется. Он угасает. Вы ведь знаете, что в понедельник консилиум?

 – Да, но разве это не значит, что ему будут подбирать новую терапию?

 – Аркадий Викторович Вам не говорил? Скорее всего, будет принято решение о выписке.

 – Но ведь лечение не подействовало,  и…  – Лида замолчала, пораженная догадкой. – Неужели?..

 – Да. Когда мы не можем ничем помочь, мы отправляем человека домой. Простите.

 – Я понимаю, – она продолжала беспомощно смотреть на врача распахнутыми глазами, словно ожидая чего-то хорошего.

 – Извините, мне пора, – он сунул руки в карманы и пошел в ординаторскую.

Лида стояла на месте, пытаясь прийти в себя. Потом развернулась и медленно побрела в палату. Виталик и Андерс стояли у окна, и Виталик что-то быстро говорил шепотом. Андерс молча слушал, наклонив голову на бок.

 – Андерс… – тихо позвала она.

 – Что? – они оба обернулись.

 – Я видела врача, и… И он сказал, – она вцепилась в запястье Андерса. – Он сказал, что мой дедушка умирает. Они хотят выписать его в понедельник домой. Умирать.

 – Лидия, мне так жаль… – прошептал он.

 – Лида, соберись. Не надо, чтобы Александр Борисович видел, как ты убиваешься, – Виталик говорил с ней по-русски. – Просто побудь с ним. Поговори. Домой отправляют не умирать, люди годами могут лежать парализованными. Не начинай плакать, ты ничего не изменишь. Ему и так тяжело, ты делаешь только хуже.

 – Да. Да, ты прав, – Лида сделала глубокий вдох и продолжила на английском. – Оставьте меня с дедушкой наедине, пожалуйста.

Они вышли, и она присела на край койки. Дед устало смотрел на нее, но взгляд был сонным. Лида погладила его по голове, как ребенка.

 – Я так скучаю без тебя, – шептала она. – Так скучаю.

Взяла его за здоровую руку, и он ответил слабым пожатием.

 – Расскажи мне, – едва слышно выдохнул дед.

 – Что?

 – Что-нибудь.

И Лида стала рассказывать. О том, как была у врача, о том, что у нее будет мальчик. С ручками и ножками. О том, что Андрей привез пирожные, а тетя Оля собирается печь шарлотку. Обо всем. Дед прикрыл глаза и, казалось, уснул, но продолжал держать ее руку, а она шептала и шептала, пока слезы сами собой скатывались по щекам. Лида не заметила, как за окном сгустились сумерки. Чья-то рука тронула ее за плечо.

 – Посещения заканчиваются, – тихо сказал Виталик.