Сто и одна ночь

Виктория расспрашивает меня об отце, я – о ее муже и детях. А еще – о студентах. Я два года ходила к ней на лекции, когда училась в технологическом колледже. Слушала ее, как зачарованная. И оттого, что все тогда мне было в новинку, неизведанно и желанно. И оттого, что рассказывать Виктория умела даже о самых сложных процессах, как о волшебной сказке. А еще – потому что я знала ее историю, все вглядывалась в эту женщину и пыталась понять, как в ней умещается столько доброты, верности и любви к моему отцу. 

После встречи с Викторией домой я вернулась успокоенной, уравновешенной. Мне пришлось постараться, чтобы отыскать среди гаджетов обычные белые листы бумаги.

Я поудобнее устроилась на стуле, расположила руки по сторонам листка – все оттягивала время. Мне и рассказывать этот период из жизни Глеба было бы непросто. А тут – писать.

 

Через несколько часов Глеб вздрогнул – как очнулся. Вскочил. Бросился в спальню, проверил, есть ли кольцо, – под подушкой, куда перед вечеринкой положила его Ксения. Кольца не было. Это оглушило его едва ли не больше, чем ее исчезновение.

Глеб долго стоял посреди комнаты. Ничего не видел, не слышал, не осознавал, кроме одного, – он должен ее найти. И, уже ведомый этой ниточкой, принял душ, переоделся. Стоило бы позавтракать, но Глеб понимал, что желудок вернет даже хлебную крошку, – все в нем было напряжено, чувствительно.

Едва он набросил куртку, раздался стук в дверь. Еще по характеру стука Глеб понял – не Ксения. Но, может, что-то связанное с ней? Открыл – а там риэлтор с двумя грузчиками. Квартира продана. Выселяйтесь. Вот документ.

Спорить не стал. Собрал спортивную сумку – что влезло. В душе звенело от пустоты, когда он в последний раз закрывал за собой дверь этой квартиры.

Глеб взял в автомастерской старый потрепанный мерс клиента и рванул в Маленький город.

Домой не заезжал.

Дверь Ксениного дома была не заперта – хороший знак? Глеб ворвался, выкрикивая ее имя, – и словно со стороны услышал, как надрывно, надломано звучал его голос.

Ее сожитель выполз из дальней двери. Подошел к Глебу, цепляясь за него мутным взглядом. Смердел он как бомж.

– А, это ты, пацан… – мужик завалился на старое, потертое кресло. Провел пятерней по слежавшимся волосам. Почесал заляпанную майку в районе груди.

– Где она? – ледяным тоном спросил Глеб.

– Я не видал ее с той пятницы, как она с тобой укатила. Пить будешь?

– А «Поло» где? Она же водить не умеет.

– Кто? Ксения?! – мужик захихикал, и от этого мерзкого звука к горлу Глеба  подкатила тошнотворная волна. – Да она лучше меня водит! Обманула, чтоб поближе к тебе быть. Аферистка она, пацан. А-фе-рист-ка! – мужик с силой ткнул себя большим пальцем в грудь – словно говорил о себе. – А до тебя у нее мотоциклист был, совсем пацан еще, они на пару работали. Ксения обхаживала в эскорте клиентов, узнавала что и как у них, иногда и дверь их домов изнутри ему открывала – ну, ты понимаешь… недотрогой не была. А этот – грабил. Один из клиентов фишку просек, ну и… наказал ее. С тех пор и проблемы с прикосновениями. Я увез ее, спас типа. Долго не верил, что согласилась, – семь лет по соседству жил, слюни на нее пускал, а она и бровью не вела. Ей молоденькие нравятся, типа тебя. Пить будешь? – снова спросил мужик и пошарил рукой по полу возле кресла – в поисках бутылки.

Глеб сжал кулаки, разжал. Мужик ни в чем не виноват. Не надо.

– Где ее искать?

– А где ветер ищут? В поле! – и сожитель снова захихикал.

Глеб резким движением схватил стул – и с грохотом поставил напротив кресла. От неожиданности мужик дернулся, звякнул зубами по горлышку бутылки.

– Пить буду, – твердо сказал Глеб.

– А ты стакан принеси – а то я брезгливый, – мужик скривился улыбкой – и уже в спину Глебу бросил: – И посмотри, что на кухне пожрать есть. 

Глеб помыл тарелки и два стакана. Нажарил картошки, порезал черствого хлеба, вскрыл банку соленых огурцов. Работал молча, сосредоточенно, в полной тишине – словно не на кухне, а в провизорской. Поставил табурет между креслом и стулом, втиснул на него тарелки.

Выпили. Закусили.

Водка мгновенно ударила в голову – казалось, еще быстрее, чем достигла желудка. Глеб усмехнулся – и опрокинул в себя еще.

– Вот ты хочешь ее найти, а толку? – пробивался сквозь туман в голове голос мужика. – Она ж все время ускользает сквозь пальцы – не удержать. Несется к пропасти – так пусть летит! Может, в этом полете вся ее жизнь, а?

– Не могу так, – заставил Глеб пошевелиться свой язык. – Люблю.

– Ну и я люблю. И что? Кем я был! А кем стал? Квартиру из-за нее продал, с работы ушел, назад не берут. Живу в дыре, нищий. Тут дрова наколю, там солому перестелю. И ты ко мне на дно опустишься – если из головы ее не выкинешь. Ну, вот чего ты оглядываешься, пацан? Небось, фото ее ищешь? А нет фото! Ничего нет… Ведьма она – точно. И правильно, что раньше таких сжигали.

 Глеб и хотел ответить, но голова уже стала, как мешок с мукой.

– Иди – приляг, – отозвался мужик на протяжный стон Глеба. – У меня кровать только одна свободная – Ксюшина. Со мной не ложилась, типа дотрагиваться до нее нельзя. А с тобой как, пацан? Давала, а?

Глеб только промычал в ответ.

Подпирая плечом стену, доплелся до заветной двери. Толкнул ее рукой – и ввалился в комнату. Картинка перед глазами так плыла, что очертаний предметов было не разобрать.