Страница 43 из 87
– А чего в техникум, – ухмыльнулась я, – давайте сразу в универ!
– Можно и в универ, – поразмыслив, ответил благодетель. – Хотя обещать не могу.
Первое, о чем я подумала, – что у меня, наконец, появился шанс изменить свою жизнь. На секунду передо мной возник образ: я, в красивой одежде, сижу в просторной светлой аудитории, где каждый ряд парт располагается на своем уровне – как в американских фильмах. На доске – множество заковыристых формул – и я их всех понимаю. А второе, о чем я подумала, – что у детей с улицы бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
– Неа, – говорю, – спасибо. Адью.
– Я буду здесь каждый вечер в девять, – сказал мне в спину мужчина. – Приходи, когда передумаешь.
Три дня я и близко носа туда не показывала: и небезопасно было, и все думала, что переболею этими образами, отпустит. Но, видимо, черти в то время отводили душу на ком-то другом – на четвертый день любопытство взяло верх, и я вернулась.
Он сидел в кафе за тем же столиком, на том же стуле, так же сжимал в ладони каштан. В окно не смотрел – все равно уже стемнело. А вот мне он был отлично виден. И тогда, и всю следующую неделю.
Я приходила каждый день, наблюдала за ним через улицу, прислонясь к одной из машин на парковке. Дышала в ледяные ладони – и все искала причину, по которой не следовало ему доверять. Вот если бы он стопочку коньяка заказал. Или какую девочку к себе подсадил. Или – вот это был бы подарок, не пришлось бы мерзнуть – просто однажды не пришел.
Но он приходил. Покупал чашку чая, тайком доставал из пакета сухарики и макал в кипяток – видимо, и в самом деле были проблемы с деньгами. Читал потрепанную книгу – сначала одну, позже – другую. И я постепенно к нему привыкала. К нему – и к этому невероятному ощущению, когда тебя кто-то ждет.
Проследила за ним. Оказалось, он жил на самой окраине, в частном доме, что плохо – место безлюдное. Но дом красивый, уютный – с белыми стенами, низким забором, крошечным яблоневым садом. Близко подойти не смогла – дом сторожила овчарка.
Он окна не зашторивал, так что его одинокая скучная жизнь была как на ладони – книги, готовка, мелкие бытовые дела. Он редко разговаривал по телефону. Гостей не звал – и сам никуда не ходил. «Если он учитель – тогда где его ученики?» – думала я.
Мою судьбу, как это часто бывало, решил случай. Ночуя по подвалам, я заболела. Меня лихорадило. Кашляла так, что, казалось, ребра треснут. И настал такой момент, когда стало ясно: или к нему – или на Небеса. Я выбрала первый вариант.
Он словно и не удивился. Улыбнулся. Пододвинул мне свою чашку чая – которую я тотчас же и выхлебала. Сидела напротив него – и тряслась от внутреннего холода. А он видел, что со мной происходило, – и глаза его становились все темнее.
– Зачем вам мне помогать? – спросила я.
Думала, услышу что-нибудь о доброте душевной, – и черт с ней, с болезнью – сбегу.
А мой спаситель ответил:
– Ты похожа на женщину, которую я когда-то любил. Если бы у нас с той женщиной родилась дочка, думаю, она была бы похожа на тебя.
Вспоминаю то тревожное и счастливое время, пока со своим молчаливым спутником мчусь по пустынной предрассветной улице. Я предпочла бы так ехать вечно – мерзнуть, хватаясь заледеневшими пальцами за кожаную куртку мотоциклиста – лишь бы не прибыть к пункту назначения. Не сегодня. Не после того, что произошло. В общем-то, я не влезла в аферу, не совершила преступление, но ощущение гадкое – так всегда, когда предаешь близкого человека.
Вместо того чтобы свернуть на ближайшем повороте, мы внезапно останавливаемся у городского пруда. Вода по цвету почти сливается с первыми утренними сумерками – и от этого кажется, что листья кувшинок парят в воздухе.
Мужчина-с-разорванным-ухом слезает с мотоцикла вслед за мной, молча снимает с себя кожаную куртку и протягивает мне. Я покорно накидываю ее – знаю, сопротивление бесполезно. Некоторое время мы так и стоим напротив друг друга: я – в косухе поверх пальто, он – в одной майке, на голых крепких руках – татуировки змей и прочей мерзости.
Никто не знает его настоящего имени, каждый называет его по-своему. Тогда, в шестнадцать, я нарекла его Роджером – в честь пиратского флага. Сейчас я бы выбрала имя Антонио: есть в этом мужчине что-то итальянское – свободное, кипящее.
Когда мы познакомились, ему не было и сорока, а выглядел он лет на тридцать.
Однажды Роджер приехал забирать меня из универа, однокурсницы тогда толпились у окон, побаиваясь выйти на улицу.
Татуировки, грива черных волос, смуглое обветренное лицо с выразительными чертами. Шрам над бровью, разорванное ухо. Серый цвет его глаз блестел сталью, как и охотничий нож с широким лезвием, который Роджер доставал из кожаных ножен при любом удобном случае: отрезать бирку от моего нового, только что купленного платья. Зарубкой отметить на дверном косяке мой рост. Или намекнуть пьяным подросткам, что лучше бы им пройти мимо. Если бы кому-то пришло в голову спросить, кто мой лучший друг, – я бы назвала его. Хотя предан он, кончено, не мне.
Сейчас, думаю, однокурсницы также толпились бы у окон: за прошедшие одиннадцать лет Роджер почти не изменился, только в деготь его волос влилась седина, и шрамов стало побольше.
Друг, воспитатель, надзиратель. Я получила его в придачу к своей новой жизни. История Золушки меркнет по сравнению с моей. И пусть я нашла не принца, а отца, и жили мы не во дворце, а в доме на две спальни, я чувствовала, что получила куда больше, чем героиня сказки.