Страница 15 из 26
Замечал: также азартно, как и он, каждое воскресенье скользит на лыжах главный агроном совхоза «Пестерёвский» Люция Феликсовна Верхоянская, женщина таинственная и какая-то необыкновенная, непохожая на остальных.
Однажды воскресным утром встретил Славка её на лыжне. Главный агроном Люция Феликсовна Верхоянская была с главным инженером совхоза «Пестеревский» Николаем Ильичом Лисочкиным, который пристроил свою маленькую дочку в специальном заплечном устройстве. Они не спеша катились по лыжне, любуясь инеем, унизавшим кусты с неоклёванными ещё кроваво-красными кистями калины и рябины, ягодами шиповника, которые рдели в пушистой куржавине.
– Дядя – крикнула девочка, увидев Славку.
– Это не дядя, это юноша, – поправила Люция Феликсовна и, уступая Славке лыжню, крикнула вдогонку: – Я давно любуюсь вами. Вы очень красиво ходите. Вас как зовут?
– Да ну, так просто хожу, – останавливаясь, стушевался Славка. – Мосунов я.
– За сколько минут вы проходите пятёрку?
– Не знаю, не засекал, – почему-то не признался Славка.
– У меня есть секундомер. Хотите, засеку время?
– Не знаю, – смутился Славка.
– Надо знать, чтобы поставить цель и выполнить её. А ну марш,– и Люция Феликсовна энергично сделала отмашку узорной рукавичкой.
Куда было деваться? Славка пошёл. Он старался, да и февральское утро выдалось на редкость тихим, светлым. Лыжня накатистая, не льдистая, как бывает после потаек, когда солнце лудит её, а мягкая, слегка припудренная лёгкой вчерашней порошей. Прекрасный, ворсистый, искристый снежок.
И ещё хорошо – не было пока гуляющих пеших пенсионеров, которые тоже норовили идти по лыжне, медуницких начальников с их неуклюжими жёнами, не реагирующими на крик: «Дорожку!» Те, наверное, наслаждались завтраками перед моционом. И влюблённые не успели выйти на лыжню.
Когда Славка вспаренный, красный, с покрытыми инеем бровями и ресницами финишировал около Верхоянской, стоявшей с секундомером, Николай Ильич зааплодировал, а их дочка из-за отцовской спины крикнула:
– Молодец!
– Восемнадцать минут тридцать секунд. Чемпионское время! Вас надо в сборную района, – обрадовано сказала Люция Феликсовна.
Славка не привык к похвалам да и люди, вдруг заметившие его, были незнакомые, хоть и известные в здешних местах. Застеснялся.
– Сейчас будем пить кофе, непререкаемо объявила Люция Феликсовна, снимая рюкзак с термосами. В одном термосе был горячий кофе, в другом чебуреки. Тоже горячие. Второй термос был как бидон – с широкой горловиной.
– Вам, как будущему чемпиону, – протягивая Славке стакан кофе и горячий чебурек, сказала она.
– Не, я завтракал, – застеснялся Славка.
– Возражения не принимаются, – отрубила рукой Верхоянская, отметая Славкин отказ. – Вы вспотели, вам надо согреться. Столько энергии потеряли. Прекрасное время!
И Славка принял угощение.
У Люции Феликсовны было худощавое энергичное лицо. Прямые ресницы придавали взгляду жёсткую остроту, даже пронзительность. Если бы ресницы были длинные и загнутые, наверное, она была бы очень привлекательной. Но ресницы эти подчёркивали решительность и порывистость её характера.
Славке нравилось, что с ним разговаривали как со взрослым. Да ещё Верхоянская нахваливала его без всякого удержу.
– Жалко, зима кончается, поздно мы познакомились, – А то бы я подсказала, чтоб вас в юношескую сборную района включили. Да и в областную можно. Могли бы на республиканские соревнования попасть.
– Ну скажете, – растерялся Славка от неожиданных похвал.
Люция Феликсовна, как со взрослым, заговорила с ним о том, что давно подбивает здешних начальников-ретроградов оборудовать освещённую лыжню, чтобы вечером можно было молодёжи всласть покататься, отдохнуть и размяться после сидячего дня.
– Как думаете, школьникам нужна такая лыжня? – спросила она.
– Конечно, – откликнулся Славка, – Я вечером уже в темноте с дистанции возвращаюсь, а тут бы катался себе.
– Тогда бы таких лыжников, как вы, было ещё больше, – подхватила она.
Славке было лестно, что Верхоянская разговаривает с ним на равных, словно от его мнения что-то зависит.
– Не хотят они признавать селян, – вздохнула Люция Феликсовна, – Как будто мы люди второго сорта. Смешки да улыбочки: «Силос-навоз. Хвосты коровам крутите».
Совхозу «Пестерёвский», который занимался луговодством на выработанных торфяниках, имел скотные дворы, силосные траншеи, конечно, трудно было похвастаться другими запахами. Но большинство механизаторов торфопредприятия – машинисты комбайнов, шофёры, экскаваторщики, ведь тоже вышли из деревни. Почему-то они-то замечают только силос-навоз.
Это Верхоянскую возмущало.
Директор совхоза Иван Иванович Сунцов седой, немало поживший и давно руководивший хозяйством к выпадам торфозаготовителей относился спокойно. Вёл дело без особого шума. Цели он ставил понятные и простые.
– Будет совхоз работать нормально, если решить проблему пяти крыш: чтоб коровники не текли, зерно, техника, фураж, удобрения были под кровом. На крышах экономить нельзя – много потеряешь без них. Скупость боком выйдет.
И в совхозе к зиме всё было прибрано, укрыто.
Ивана Ивановича кроме крыш интересовали вроде бы отвлечённые от прямых хозяйственных проблем явления. Он был согласен с великим Монтескье, который утверждал, что власть климата есть первая из властей. Все умнейшие замыслы размокают в дождях, засыхают от обильного солнца. Идеальных условий не бывает. Надо предвидеть погоду, знать закономерность в чередовании засушливых и мокрых лет, если она существует.
Иван Иванович за многие годы директорства вычертил синусоиду вятских дождей, которая красовалась в его кабинете. Когда заходила речь об этой синусоиде, он загорался и готов был толковать об этой закономерности часами.
– Какие перспективы открываются! – поднимал он вверх указательный палец, – Если знать заранее, какое будет лето, можно хозяйствовать уверенно, без промашки. В сухой год сеять засухоустойчивые культуры, а в мокрый – наоборот. И жить стало бы легче. Думы и планы крестьянские меняются в зависимости от погоды: дождя, ветра, засухи, снегопада.
Начальство считало Ивана Ивановича странным человеком, не очень удобным при внедрении всяких злободневных починов и новаций, когда – кровь из носу – надо было чётко и быстро раскочегарить новоявленное движение типа: «Девушки, за руль!», «Лучший способ уборки – раздельный», «Долой травополье!». Некоторые, вроде «Долой травополье!» – вообще Пестревского совхоза не должны были касаться, потому что травами они и призваны были заниматься с учётом своей специфики. Но и их пытались прижать.
Первый секретарь Медуницкого райкома партии Илья Филиппович Кладов исповедовал распространённый лозунг: «Нет таких преград, которые бы не одолели большевики» и, обычно, ссылки на трудности не принимал. Пробойностью и настырностью добивался своего: заасфальтировал улицы Медуницы, заставил райпотребсоюз сносно наладить торговлю и общепит, считал, что везде упорством можно достичь успеха. Требовал, «строгал» нерадивых. Податливые подчинялись, неподатливые уходили.
По внешнему виду Кладов соответствовал своему взгляду: носил усы под Чапаева, галифе и сапоги. Конечно, надо бы для цельности портрета ещё шашку на бок и коня. Но и уазик первого секретаря не хуже коня гонял по району.
В ту дождливую осень вызрел расписанный газетами почин о применении для уборки полеглых хлебов всяких приспособлений: чтоб не вязли комбайны на раскисшей почве, некоторые ухитрились оснастить их гусеницами и даже железными листами – пенами. Конечно, этот опыт надо было пробивать.
Заглянул Кладов в Пестерево.
– Эх, дожди, дожди, – вздохнул он, зайдя к Сунцову.
– Да, дожди, дожди, – повторил Иван Иванович. – У меня был всего один дождь. Начался 20 мая, а кончился 20 сентября.
– Значит, сам бог тебе велел, Иван Иванович, применить новенькое. Хлеб-то гибнет. А хлеб губить это преступление.