Страница 47 из 48
- Я не расточала никаких авансов! Однако я не держу зла на Михаила Алексеевича, - не дрогнув под его напряжённым взглядом, парировала она. – Мне нужно было уехать, а вы были слишком заняты, - не удержалась она от сарказма, тут же мысленно обругав себя за подобную несдержанность.
Поль улыбнулся. В её голосе так отчётливо сквозили ревнивые нотки, столь явно проступила обида на него. Может, для него не всё ещё потеряно…
- Анни, - голос Шеховского смягчился, - идите ко мне, я вас не обижу, - раскрыл он объятья.
Как зачарованная, Жюли шагнула к нему и спрятала лицо на широкой груди. В кольце надёжных рук было так тепло и уютно. Девушка тихонько вздохнула, когда его губы легко коснулись её виска. От его одежды исходил тонкий аромат хвои и сандала. Ей вдруг сделалось очень грустно. Год назад, бывая у них в поместье, он совершенно не обращал на неё внимания, а нынче, когда подобное внимание стало для неё столь нежелательным, буквально преследует её. «Где справедливость твоя, Господи?» - всхлипнула она, и так долго сдерживаемые слёзы потекли по щекам. Как бы было хорошо, если бы он заметил её ещё тогда! Не было бы противного Бонсдорфа, ей бы не пришлось скрываться от своих родных, лгать, изворачиваться и существовать на скудные гроши, что назывались её жалованьем.
Осторожно подхватив Жюли на руки, Шеховской перебрался в кресло, усадив её к себе на колени. Поглаживая вздрагивающие плечи и слегка касаясь подбородком пышных локонов на её макушке, Павел ждал, когда уймётся истерика. Вволю нарыдавшись от жалости к себе, Жюли совсем обессилела и, положив голову на его плечо, почти задремала. На дворе уже давно была глубокая ночь, и в звенящей тишине было слышно, как в соседней квартире часы пробили полночь. Поль слегка пошевелился, и она тотчас отняла голову от его плеча.
- Простите, ваше сиятельство, - прошептала она.
- За что простить? – также тихо ответил он.
Поднявшись вместе со своей ношей, Шеховской прошёл к спальне.
- Павел Николаевич, не нужно, - испуганно прошептала девушка, когда он ногой открыл двери в комнату.
- Анни, я не сделаю вам ничего дурного, - спокойно ответил он, опуская её на постель. – Позвольте мне остаться.
- Это неприлично! Вам нельзя здесь находиться, - поднялась она.
- Кто об этом знает кроме меня и вас? – спросил он. – Анни, я устал, время позднее, а экипаж я отпустил.
- Хорошо, - сдалась Жюли. – Только пообещайте, что…
- Что не трону вас? – улыбнулся Поль. - Обещаю…
Жюли проснулась, едва забрезжил рассвет. В сумрачном свете осеннего утра она обвела глазами комнату и застыла. Павел спал на другой половине кровати, лёжа на спине. Длинные ресницы его чуть подрагивали во сне, лицо расслабилось, и он выглядел совсем юным. Непокорная прядь, свернувшись кольцом, упала на высокий лоб. Ночью князь снял парадный мундир и повесил на спинку стула, что стоял перед маленьким трюмо. Ворот рубашки распахнулся, обнажая курчавую золотистую поросль на груди. Поймав себя на том, что не в силах отвести взгляда от столь интимной картины, Жюли залилась густым румянцем. Окатило жаркой волной, до дрожи в кончиках пальцев захотелось коснуться его, провести ладонью по обнажённой коже. Торопливо отдёрнув руку, девушка шумно вздохнула и соскочила с кровати. Шеховского разбудило её движение. Ещё не очнувшись от сна, он перехватил тонкое запястье и притянул её к себе. Не удержавшись, Жюли упала на него, больно стукнувшись пострадавшей щекой о его плечо. Тихо вскрикнув, она попыталась подняться, и только тогда Поль проснулся окончательно.
- Прости, - тихо прошептал он. – Я не желал причинить тебе боль.
- Павел Николаевич, вам лучше уйти, - произнесла она, присаживаясь на кровать спиной к своему гостю.
Вздохнув, князь поднялся с кровати. Она слышала шорох одежды за спиной, слышала, как он вышел из спальни, а потом хлопнула входная дверь. «Ушёл, - закусила она губу. – Вернётся ли? А если вернётся, то к чему? Неужто готова уступить ему? Готова», - опустила она голову, не в силах лгать самой себе. Желание быть с ним, касаться его, вдыхать аромат, исходящий от разгорячённой кожи кружило голову. «Ей-Богу, такая же распутница, такая же, как маменька покойная была», - вздохнула девушка, и, осенив себя крестным знамением, зашептала, поднимаясь с кровати: «Господи, не введи нас во искушение и избавь нас от лукавого!»
Домой Павел возвращался пешком. Его шинель осталась в экипаже, но он не замечал пронизывающего осеннего ветра. Провести ночь в постели женщины, и при этом не коснуться её - это было для него совершенно необъяснимо. Он, который положил себе за правило никогда не оставаться на ночь у своих любовниц, вдруг изъявил желание остаться в тесной тёмной квартирке с девицей, которая не больно-то жалует его общество. Мало того, ночью, глядя на неё, спящую и беззащитную, он ощущал странное тепло, разливавшееся в груди. Не понятно, откуда явилось желание заботиться и оберегать, сделать так, чтобы на прелестных губах чаще мелькала улыбка, обращённая к нему, чтобы никто и никогда не посмел даже пальцем коснуться её.
Павел внезапно остановился. Господи, каким же надо быть дураком, чтобы не понять того, что с ним случилось! Он влюблён! Влюблён как желторотый мальчишка-кадет, и совершенно не соображает, что делает. Не думать об Анне выше его сил. Он засыпает и просыпается с мыслями о ней, но при этом, расставшись вечером со своей невестой, даже ни разу не вспомнил о Полин. Надо немедля поговорить с Мишелем, прекратить сие безумное пари. Чёрт, да он готов отдать ему не только Буйного, всё, что угодно, кроме Анны. Развернувшись в сторону Литейного, он, невзирая на ранний час, решительно направился прямо к дому Горчакова.