Страница 3 из 23
Олег тяготился неуспеваемостью сына и, как казалось Еве, немного стыдился того, что его сын растет балбесом.
Одна только Ева понимала Стёпку, жалела его и не ругала за шалости. Она знала, что ее сын не балбес, а умный и начитанный мальчик. Конечно, а как ей не знать? Не она ли каждый день делала с ним уроки, с пяти лет приучила его читать сказки и сейчас, нет-нет, да и с удовольствием замечала, как вечером, он вместо того, чтобы посидеть за компьютером брался за какую-нибудь книжку.
С переходом в среднюю школу ситуация с оценками кардинально переменилась. Стёпка вдруг (для Евы – точно не вдруг!) обнаружил в себе недюжинные познания в литературе, чем заслужил особое расположение классного Цветкова. Почуяв уверенность в себе, он стал проявлять инициативу, участвовал в обсуждениях, разных мероприятиях, раскрепостился и, к немалому удивлению отца, принялся приносить из школы охапки пятёрок по всем предметам.
- Весь в меня! – гордо возвестил однажды Олег, рассматривая дневник.
- Надеюсь, что он не будет таким эгоцентристом как ты, - отпарировала Ева.
Муж обиделся, бросил дневник на стол и ушел работать в Интернет.
Почти все Стёпкины разговоры первого времени сводились к личности Арсения Мироновича, пестрили превосходными степенями и отчетливо попахивали кумиропоклонением. Впрочем, Еве это почему-то нравилось. Она жадно вслушивалась в перескакивающий с первого на десятое щебет сына и впитывала крохи знаний об Арсении. Как он ведет урок, устраивая по пройденным темам громкие дискуссии, на которые сбегаются встревоженные гомоном учителя из соседних кабинетов. Как он пожалел двух неразлучных подружек-плакс, которых в первый день рассадил по разным партам, и, увидев, что им друг без дружки плохо, впредь разрешил садиться вместе. Как он подшучивает над пыхтящим над лекцией классом, внезапно вставляя в диктуемый текст какую-нибудь абракадабру, и первым смеется, когда ученики эту абракадабру старательно записывают в тетради, не задумываясь над ее смыслом…
Благодаря Стёпкиному неуёмному языку, Арсений стал Еве немного ближе и понятнее. Он снился ей почти каждую ночь и вскоре прочно занял собой все ее мысли.
Ева пропала.
5.
К первому в учебном году родительскому собранию Ева готовилась словно к выпускному балу. Думала, что лучше надеть – брюки или платье, а если платье, то какое? То - черное прямое, или это - голубое расклешенное? Какие сапожки обуть? С каблучком или без?
Она тщательно продумала свой образ и в намеченный день воплотила его в жизнь. Осмотрев себя в зеркале, осталась довольна.
Увлекшись приготовлениями, она выехала позже, чем нужно было, и в итоге попала в немыслимую пробку. Конечно, опоздала, но не на много. Скорее чуть припозднилась. У дверей школы остановилась, отдышалась, поправила макияж.
В классе появилась эффектно. Впорхнула элегантной птичкой.
- Бога ради, простите! – вполне искренне извинилась она, отбрасывая ручкой лезущую в глаза челку, - В пробку угодила!
- Да, да, проходите! – пригласил Арсений, очень недвусмысленно вылупившись на ее карминового оттенка губы, заплетенные в «колосок» волосы, открытое (но в рамках приличия!) декольте и выронил из рук мел.
Ева мысленно поставила себе галочку и, женственно стуча каблучками, прошествовала к своему месту.
Села на холодный стул и почти сразу почувствовала озноб. На улице слегка подмораживало, озверело ревел ветер, а в здании школы еще не топили. В своем тоненьком платьице до колен и капроновых колготках она рисковала подхватить что-нибудь простудное. С легкой завистью глянула на теплую, вязаную, с деревянными пуговицами кофту Цветкова. Многое бы она отдала, чтобы он сейчас поделился с нею этой кофтой, к тому же еще и хранящей его запах.
Арсений принялся перечислять учеников и делиться с родителями их успехами. Ева затаилась.
Когда он назвал Стёпку и посмотрел на нее, взгляд не отвела, только чаще задышала, запоминая каждое сказанное им слово. А посмотрел он опасно – цапнул глазами, сгреб в кучку и не отпускал. Она сидела, выпрямив спину, как институтка, и чуть подавшись вперед.
Сына Арсений расхвалил, назвав очень способным мальчиком и большим эрудитом, правда отметил и удивительную его неусидчивость, но акцентировать на этом не стал. Заметил, что его начитанность – это заслуга родителей, сумевших поставить интеллектуальное развитие ребенка на нужные рельсы.
Ева зарделась. Все это было ужасно приятно. И то, что заслуженно хвалят ее сына, и то, что воздают должное ее трудам (наконец-то замеченным трудам!), и то, что делает это он, Арсений.
Цветков отвел глаза, называя следующую фамилию, и Еву отпустило. Она расслабленно откинулась на спинку стула. Холода она теперь не чувствовала, ей стало тепло. Очень тепло.
6.
«Сёмыч» не заводился. Шипел, кряхтел, пыхтел, кашлял, но издавать мерное гудение мотора упорно не желал.
Маленький синий «Ситроен» явно решил испортить ей удачный вечер. Теперь придется стоять с голыми ногами на остановке, на продувном ветру, и ждать автобуса, который еще неизвестно когда прибудет. Взяв сумку и запахнув поплотнее ворот пальто, Ева вылезла из салона.
- У вас проблемы? – услышала она за спиной.
У ворот школы стоял Цветков и поигрывал ненадетыми перчатками. Под мышкой он держал портфельчик.
- Машина не заводится, - пожаловалась Ева.
Литератор почему-то рассмеялся:
- А бензин в ней есть?
- Во! – Ева провела ладонью повыше головы, - Я хоть и блондинка, но не дура.
- Извините, я не хотел вас обидеть. Может, я посмотрю, что у вас там за беда?