Ключ Всех Дверей. Бракирийский след

И предыдущее-то звучало для жительницы Лехеннаорте как сказка, а сейчас она и вовсе не верила своим ушам.

– Такое возможно?

– Теперь многое возможно, чего не делалось раньше.

– И… её семья не против?

– Ну, всех подробностей я не знаю. Я знаю, что семья Махавира не против. У них единственное условие для брака – чтобы оба супруга были сикхами. Это их вера так называется. Элентеленне согласна, она не считает, что это она сменила веру, говорит, что это одно и то же, просто теперь её зовут Элентеленне Каури и она носит сикхские атрибуты веры, но для бога детали несущественны.

Симунарьенне поняла ровно половину слов, но не решилась расспрашивать – ей довольно было и того, что она сумела разобрать.

– Моя мать говорит так же. Ей нравится то, чему учит новая вера – что Наисветлейший бог любви и радости, а не строгости, что мы все равны перед ним, что богу не нужны ни жертвы, ни запреты, ни особые одежды, потому что мы приходим в этот мир совсем без одежды, и он нас знает такими, какие мы есть. Она даже носит на шее символ новой веры – звёздочку с крыльями, знак, что каждая душа крылата, что бог живёт в каждом из нас… А в какого бога верят на Корианне?

– Вот, вот тут интересный случай… Город Ниорамурье… Было, кажется, лет пятьдесят назад… Женщину обвинили в супружеской измене, открылось, что её сын – не сын её мужа. В городе тогда был проездом бракирийский торговец, он выкупил жизни женщины и мальчика и взял их к себе слугами. Здесь даже сумма указана… Не факт, конечно, что зарплата Алвареса позволит, но я, если что, прибавлю свою.

– Я тоже нашёл случай, когда один молодой горшечник – если я правильно перевёл, конечно, но что-то, связанное с посудой – из любопытства участвовал в неком религиозном действе чужеземцев… Это было в 68 году, уже ближе. Его жизнь так же позволили выкупить. Значит, можем ссылаться на эти случаи, а уж алчность, будем надеяться, в них победит кровожадность. Ну, у нас, бракири, есть поговорка, что не бывает неподкупных богов, бывают скупые просители. Вообще-то мне эта поговорка не нравится, но здесь она очень была б кстати.

– Так же, думаю, мы можем настаивать, что доказанным является только то, что девушка выходила из дома – раз свидетели лавочники и аптекарь… но поскольку это было больше недели назад, и тогда они не среагировали – неприлично поднимать вопрос сейчас. А вот личная переписка и беседа с Вадимом – как я понимаю, со слов одного и того же соседа, свидетельства одного человека мало, на это есть указания во множестве дел.

– Да, но они практически сознались… Хотя об этом земляне говорят – «сознаешься, конечно, когда сперва бьют, потом спрашивают».

С лампой в руках, в комнату вошёл Фенноарстан – кажется, совсем не заспанный.

– Вы нашли что-то, что обнадёживает вас?

– Возможно. Скажите… Мы несколько раз встречали, что в случае мелкого проступка человек мог откупиться, сделав пожертвование храму. Как думаете, мы сможем добиться такого исхода?

– Кто знает… То есть, я слышал о случаях, когда, принеся пожертвование, мужчина, соблазнивший девушку, мог жениться на ней и тогда им прощался грех… Но ведь тут речь идёт об иноверце… Не знаю.

Дайенн потрясла головой в надежде, что ослышалась.

– Соблазнил? Жениться? Ну… это уж как-то… радикально… Они ведь только разговаривали!

Фенноарстан развёл руками.

– Где разговор, там и соблазн. К тому же, сейчас они заперты в одной комнате, и…

Эркена поднял голову от свитков.

– Не примите это на свой счёт, господин Фенноарстан, но вы нация озабоченных.

– И никто не осуждает их за это?

– Конечно, нет. Не только потому, что они иномирцы. На Корианне брак не обязателен, любой корианец волен иметь любые отношения с кем пожелает. Пол, возраст и социальное положение не имеют значения. То есть, социальное положение у нас у всех одно, нет бедствующих или ущемлённых в правах групп. За исключением преступников, отбывающих наказание, но это другое. Преступники тоже могут жениться, если очень уж хотят, но в исправительной колонии это сделать как-то сложнее. Однако случаи были, я знал одну женщину-охранника, которая действительно помогла своему избраннику встать на правильный путь… Ещё в последний год заключения он получил именную грамоту из комиссариата за прилежный труд и образцовое поведение, сейчас – ударник, двое детей, которые обожают отца.

Симунарьенне слушала заворожённо – как в детстве, когда болела, и фантастические истории, которые сочинял для неё отец, заставляли её совершенно забыть о муках болезни. Позже она слышала, что сочинение сказок – тоже грех, хоть не самый страшный, но грех, ведь это просто вредные глупости, отвлекающие от благочестивых размышлений. Но сложно предаваться благочестивым размышлениям, когда у тебя ломит всё тело и так сильно болит в горле и в груди. А вот если эти сказки помогут перетерпеть болезнь, дождаться исцеления, и тогда уж размышлять о высоком вволю – разве это плохо? У Наисветлейшего всё время и все жизни в руке, он существовал вечно и вечно будет существовать, неужто такой ему труд потерпеть, что кто-то совсем недолго не восхваляет его имя? Или же вернуть ему здоровье в сей же миг… в древности, говорят, люди были столь благочестивы, что одной их молитвы хватало, чтобы человек встал совершенно здоровым. Но теперь всё это уже не имеет значения, и детские страдания от болезни кажутся такой ерундой в сравнении с тем, что происходит сейчас. И потому совсем не стыдно и не неловко слушать рассказы странного чужеземца, заставляющие забыть боль, страх, смертную тоску при мысли о завтрашнем дне и пытаться представить себе немыслимых существ с какими-то отростками вместо волос, столь дерзких, чтоб жить вообще без бога…

– Никто не попрекает их, что они дети преступника?

– У нас такое не принято. К тому же, он – бывший вор, исправившийся, значит – пример. У нас запрещено проявлять недоверие к судимым – во-первых, если человек вышел из тюрьмы, значит, своё искупил, во-вторых – если мы откажем ему в возможности трудиться честно, то сами толкнём его обратно на прежний путь, ему ничего другого не останется, и это будет вина общества. Да и детей нераскаявшихся преступников никто никогда не попрекает. Каждый в ответе только за свои поступки. Каждый славен лишь своими собственными заслугами, а не заслугами родителей. То есть, я понимаю прекрасно, о чём ты говоришь, и любой у нас понимает. Семья – это не то, что так уж легко сбросить со счетов. То, среди чего человек вырос, во что привык верить – влияет на всю его дальнейшую жизнь. Поэтому мы и отказались от семейного воспитания – слишком уж разным оно может быть.

Симунарьенне закусила губу, подбирая слова.

– Да, наверное, правильно забирать детей из плохих семей, где их могут научить только дурному. А из хороших семей зачем же забирать?

– Наверное, сложно будет это понять, но – по той же самой причине. Чтобы семейная история, пример родителей не определяли жизнь ребёнка – чтобы он учился мыслить как отдельная личность, гражданин большого общества, а не только ветвь на семейном древе. Конечно, кажется невинным, что ты гордишься тем, что твой отец заработал своей бригаде почётную грамоту и внеочередную премию, или что твоя мать поставила спортивный рекорд… Но детей нужно учить быть достойными не того, что они дети того-то и внуки того-то, а того, чтоб называться гражданином общества. Как ко многому детей обязывают великие имена предков, я сполна насмотрелся на Минбаре, да и на примере собственной семьи тоже. Это всё очень хорошо звучит – что у тебя в роду столько-то героев, и ты делаешь всё, чтоб не уронить чести семьи, пока не спросишь себя – а как быть семьям, у которых и нет никакой чести? Не детям преступников даже, нет – детям обычных людей, рядовых рабочих, водителей, почтальонов, продавцов булочек? Им не нужно ни к чему стремиться?

Симунарьенне помолчала, осмысляя услышанное – что-то из этого смутно бродило и в её голове, что-то явилось для неё неожиданным откровением.