Страница 39 из 417
Вадима словно ударом тока подбросило.
– Подожди, они охранники здесь, вот в этом дворе? И они отсутствовали в час Полуденного Моления? Когда это было, в какой день? Вспомни, Симунарьенне, пожалуйста, это важно!
Вошёл Эркена с ворохом свитков.
– Вот. Подозреваю, теперь я буду аналогом чёрта в страшных сказках для детей, но это теперь в нашем распоряжении. Нет ли здесь кофе? День был тяжёлым, а ночь будет ещё тяжелее. Но у нас есть только эта ночь, поэтому права на сон у нас нет.
– Есть таблетки с кофеином, я уже приняла. Как же мы в этом всём разберёмся? Надо позвать хотя бы Хеннеастана, или кого-то, кто будет столь добр, чтоб переводить нам…
Эркена повертел в руках бутылёк.
– Надеюсь, они не войдут в конфликт друг с другом…
– А что это вы там принимаете? Дайте, посмотрю состав, скажу… У вас болезнь Виллебранда?
– Что? А, да, я слышал, у землян она носит такое название.
Дайенн нахмурилась.
– В смысле, я про этот препарат слышала только в такой связи, гемофилия типа С у центавриан и третий тип болезни Виллебранда у землян. Не знала, что подобное и у бракири встречается. Это и у людей редкость.
– Я особенно везучий, верно. Впрочем, она у меня в лёгкой форме, и поскольку была достаточно рано выявлена… С этой штукой вообще горя не стало, особенно с тех пор, как она подешевела.
Дайенн смотрела в лицо Эркены так, словно впервые его увидела.
– Это удивительно, если учесть, что… мне казалось, у бракири вообще неизвестно такое явление, как врождённые нарушения свёртываемости крови? К тому же, если я не ошибаюсь, что выделяет реновилат среди прочих препаратов для лечения болезней крови – это его высокая эффективность именно в случаях полного отсутствия фактора свёртываемости и появления аутоантител… Я б не назвала эту форму лёгкой.
– Ну, смертельно больным я себя не чувствовал никогда. Главное не забывать принимать лекарства вовремя, а это, увы, со мной случается. Но ничего страшнее повышенной кровоточивости дёсен пока со мной не случалось, а я с этим 43 года живу.
– И при этом пошли работать в полицию… Смело, если учесть, что и царапины может быть достаточно для обильного кровотечения. Ваши родители тоже этим страдали?
Бракири пожал плечами.
– У матери была какая-то анемия… точного определения не знала она сама. Но это была анемия приобретённая, вследствие отравления ионами токсичных металлов. Длительное время она пользовалась некачественными красками, поздно узнала об этом.
– Красками?
Эркена вытряхнул на ладонь белый шарик и катапультировал его в рот.
– Она была художницей. Хотя так не совсем верно говорить… Создавала красоту в широком смысле слова. Какое-то время работала на текстильной фабрике, красила и расписывала ткани, а дома писала картины. Работала с керамикой, мозаикой, даже на стеклодувном производстве какое-то время. В общем-то, её руки, наверное, способны были создать что угодно. Я рос в окружении созданных ею картин, панно, чаш, ваз, ёлочных игрушек… Шторы у нас дома, постельное бельё, обивка у дивана и даже обои были расписаны ею. Кому-то сказочные миры приходится придумывать, искать в книжках, а я мог их увидеть в стекле, пластике или ткани… На потолке моей спальни были фантастические птицы, когда их озаряли закатные или рассветные лучи, казалось, что они трепещут крыльями, что они живые. Жаль, я её талантов не унаследовал… Ну, способности к рисованию у меня есть, говорят, но в целом посредственные… Впрочем, хорошо, что я на том месте, на каком есть. Давайте поделим эту гору, госпожа Дайенн, и будем надеяться, что наши словари нам сослужат хорошую службу.
Дилгарка вздохнула, усилием воли переключаясь с одного профессионального интереса обратно к другому.
– Словари-то, может быть, и хорошие… Но у лорканского такая сложная грамматика, да и язык у таких текстов обычно… далёк от разговорного… Я в годы учёбы разбирала некоторые старинные тексты – намучилась, а ведь они на моём родном языке, и даже не самый сложный из диалектов фих. Может быть, всё же реально найти кого-нибудь среди местных, кто окажется достаточно неравнодушен к судьбе Алвареса, чтобы просидеть с нами эту ночь? По правде, понятно, неудобно их об этом просить… Но ведь ситуация серьёзная. Как думаете, может быть, для кого-то из исповедующих новую веру…
– Среди жрецов здесь, как я понял, преобладают староверы или «умеренные». Хеннеастана можно попробовать подключить, конечно, если его отпустит начальник части… Всё-таки Хеннеастан и так потратил на нас много времени.
Дайенн облизнула губы.
– Может быть… ну, не знаю… может быть, для них может быть аргументом, что Алварес – брат их пророка? Может быть, ради этого они откажутся от политики невмешательства?
– Что?
– Алварес – двоюродный брат Андо Александера, того самого, от которого, как говорили Таувиллар и Савалтали, они получили своё откровение.
На лицо Эркены было любо-дорого посмотреть – пожалуй, если б Дайенн пыталась представить себе потрясённого бракири, у неё получилось бы разве что слабое подобие.
– Вот это да… Ну да, вполне возможно, если они узнают об этом – его освобождение станет для них делом чести. Аналогично, если староверы узнают об этом – для них делом чести станет его убить.
– Что это за песню вы сейчас пели?
Вадим повернулся на голос. В камере окончательно сгустился непроглядный мрак – единственное окно располагалось довольно высоко, и сейчас в него заглядывала одна одинокая звёздочка. Поэтому, как ни вглядывайся, разглядеть лица друг друга невозможно.
– Интернационал. Песня с моей родины. Точнее, не совсем оттуда… Вообще-то она земная, но я пел её по-кориански.
– Красивый язык. Кажется, я не встречала такого никогда.
– Да, красивый. А какие встречала?
– Бракирийский, земной, немного – минбарский… Отцу после женитьбы удалось отстоять и перевезти к себе все собранные им книги. Как жрец, он получил хорошее образование, и многие книги собирал на языке оригинала. Не только духовную литературу – художественную, там есть исторические романы, поэзия, публицистики немного… я даже не знаю, за что его осуждали больше. По-моему, это несправедливо – если они сами читали минбарские «Проповеди по случаю», то должны понимать, что они не менее духовны, чем наши священные тексты, если не более. И бракирийская «Шёпот предрассветного часа» – это очень… трогательно так, щемяще… Ну, эти книги переводил для меня отец, он сам без словаря на этих языках не всегда читать может, а я их так и не осилила. Я пыталась читать земные, сложно, конечно, но в основном потому, что я… ну… очень мало знаю о Земле, и многие слова совсем непонятны. А где говорят на таком языке? Я думала, вы землянин.
– Наполовину – да. Моя мать – центаврианка, центавриане от людей почти неотличимы. Жители Корианны, где я рос, совсем иные – у них серо-зелёная кожа и вместо волос гибкие отростки…
– Я видела центавриан. На картинках, конечно, в нашем городе они не бывали… А Корианна – это где? Далеко? Ну, понимаю, дальше Бракоса… Дальше Нарна? Дальше Земли?
Вадим улыбнулся.
– На самом деле нет. Она немногим дальше от вас, чем Бракос.
Лорканка зачарованно выдохнула.
– Так близко… А я даже никогда не слышала о таком мире.
– Он не столь давно… вышел на политическую арену галактики, как это называют. И хотя находится в сердце Альянса – не входит в Альянс. Подозреваю, у вас и не любят упоминать об этом мире по ряду причин.
– У нас дома нет карты галактики. И, наверное, хорошо… А то было бы грустно – мир такой большой, а мне нигде не побывать. Как иногда грустно быть лорканкой. Хотя женщиной быть – много где грустно.
– У нас в отделении работают парни и девушки с Лорки.
– Даже девушки? – ахнула Симунарьенне, – счастливые… Вот познакомиться бы с ними…
– Ну, даже если б мы сумели сейчас выбраться отсюда и отправиться на Кандар, не факт, что успели бы – Элентеленне, я имею в виду, планирует переводиться на Землю, она выходит замуж за землянина.