Страница 32 из 417
– Где-то он всплывёт при попытке продажи артефактиков, так или иначе.
– Это если он собрался их продавать.
Дайенн оторвала от фотографий пропаж тревожный взгляд.
– Что вы имеете в виду, Эркена?
– Возможно, он собирается воспользоваться ими сам. Как, для чего – не знаю. Но сдаётся, он знает о их свойствах больше, чем большинство лорканцев.
День следующий оправдал самые мрачные ожидания – просмотр записей ничего не дал, подходящих по описанию кандидатур было там замечено целых трое, все трое были с багажом, поэтому распрямлённую ладонь камеры не зафиксировали, все трое взяли билеты до столицы, один ехал со спутницей, вероятно, матерью, двое других – одни. Отдельным «приятным» моментом было то, что выяснить их личность оказалось невозможно – при внутренних перемещениях в мире Лорки предъявление документов не требовалось, 50% населения до сих пор не имели документов, удостоверяющих личность, вовсе.
– Тяжело продвигается расследование? – сочувственно спросил лейтенант Хеннеастан, вызвавшийся сопровождать Дайенн до вокзала и обратно. Когда Дайенн попыталась возразить, что и сама в состоянии не заблудиться в не таком уж большом, в общем-то, городе, Хеннеастан, смутившись, пояснил, что у них не принято, чтобы женщина путешествовала одна. Дайенн хотела было ответить, что здесь она прежде всего полицейский, а потом уж женщина, к тому же женщина из другого мира, но махнула рукой. Хеннеастан, в конце концов, довольно хорошо говорил на земном языке, и мог поработать переводчиком с теми, чьё образование было куда более скромным.
– Да, похвастаться пока нечем.
– Старая Лорка, – грустно улыбнулся лейтенант, – здесь пекутся о благе и ничего не делают для действительного блага. Здесь никто ничего не видел и не слышал, особенно если дело касается священнослужителей. Здесь ради того, чтобы перед чужаками изобразить себя безгрешными, скроют любой грех. Мыслимо ли – у них украли пятнадцать мощных старинных артефактов, некоторые из которых, как я слышал, могли бы оставить на месте этого города ровное поле без признаков жизни, они бы должны всё здесь вверх дном перевернуть, ну не может такого быть, чтоб никто ничего не видел или хотя бы не имеет догадок… Конечно, час Полуденного Моления – это время, когда из свидетелей только птицы в небе… Но ведь в час перед ним и в час после него и перед храмовым комплексом, и во внешнем дворе, перед большим и малым храмами, должен был быть народ, неужели никто, как минимум, не удивился появлению незнакомого жреца? Да, в эти дни многие приезжают издалека, но ведь это совершенно новое лицо, тот, кто не был ни год, ни два назад, и ладно б, если б это был молодой послушник, только получивший разрешение… Но ведь взрослый мужчина, один шёл…
Дайенн отбросила с лица спутанные ветром волосы – ветер был горячий, сухой, пыльный, мелкая серая взвесь осталась на ладони. День был жарковатый – в этой полосе сейчас стоял конец лета, засушливое время перед началом сезона дождей.
– Сложно, конечно, их обвинять, моя память, например, тоже не такова, чтобы я помнила всех, кто прошёл мимо меня за день. Да и у работников вокзала сейчас жаркие деньки. А регистрации приезжих таковой нет, и что особенно чудесно, нашему лицедею даже заморачиваться поддельными документами не пришлось, потому что документы у вас не требуются!
– Это верно. Обычный добропорядочный лорканец, как правило, всю жизнь живёт на одном месте, там, где родился, там и умирает. Исключение – такие вот паломничества, но это не чаще трёх раз в год, да и удовольствие не дешёвое, не для каждого. Путешествуют, конечно, торговцы, но всегда возвращаются в родные места. Поэтому гражданину документы и не нужны – он живёт там, где его сызмальства знают. Единственно, при покупке билетов требуется предъявлять разрешение от семьи для женщины, если она путешествует не с главой семейства, и мужчинам, если они не считаются полноправными взрослыми.
– А во сколько у вас наступает совершеннолетие?
Хеннеастан облизнул губы и дежурно сплюнул налипшую пыль.
– Это не вполне от возраста зависит. Мужчина становится сам себе хозяином, когда становится главой семьи. То есть, либо когда женится – женятся у нас редко раньше тридцати лет, либо когда умирает отец или старший брат, то есть, он становится старшим мужчиной в семье, либо если получает достаточно высокую должность, но такая причина редко наступает раньше первых двух. Я, например, совершеннолетний, потому что мой отец умер, а я старший сын.
– Но вы не женаты?
– Нет, мне только двадцать пять, такого молодого как мужа ещё не рассматривают. Конечно, я могу жениться где-нибудь на территории новой веры, но какая ж нормальная женщина согласится ехать сюда? Если честно, я б и сам отсюда с радостью уехал, как и многие. Но мы должны быть здесь, потому что мы та сила, которая сдерживает экстремистов… Лехеннаорте – пороховая бочка, на самом деле. Здесь есть экстремисты, воспринявшие реформаторов как исчадий ада, желающих погубить богоизбранный лорканский народ, и сторонники новой веры и новых порядков, и «умеренные», которые не то чтобы ратуют за сохранение или же за изменение традиций, а, скорее, за хотя бы видимость согласия между сторонами и отсутствие стрельбы на улицах. Нашему гарнизону позволили разместиться здесь, потому что у многих из нас здесь семьи. Не так легко сняться с насиженного места, даже если место это становится опасным… и не так легко не думать при этом о тех простых людях, которых здесь оставляешь.
– А вы к какой группе себя относите?
Парень грустно улыбнулся.
– Я военный и сын военного, в нашей семье, положа руку на сердце, много разговоров о боге никогда не любили. Город, где я родился, сейчас относится к свободной земле, но как раз в год моего рождения отец узнал, что сестра моей матери, живущая здесь, осталась вдовой, и в семье только дочери. Женщинам нельзя оставаться одним, от них запросто могут избавиться…
– Как это – избавиться? – вздрогнула Дайенн.
– Обвинить в каком-нибудь преступлении – воровстве, блуде, всё равно. Женщин судят строже, а свидетели, если надо, найдутся. Имущество конфискуется жрецами или соседями, заинтересованные лица всегда есть. Либо их могут принудить выйти замуж – опять же, заинтересованные лица найдутся. Отец взял родственниц под свою опеку, и совершил почти неслыханное – добился для тёти возможности снова выйти замуж. Повторные браки не были запрещены, но считалось, что добропорядочная вдова должна вечно оплакивать мужа, запершись в дальних комнатах дома и изнуряя себя постом и тяжёлой работой, не выходя из дома больше никогда и вообще делая вид, что она тоже умерла. Если в самом деле умрёт – то даже лучше. Моя тётя, хоть и была привязана к своему мужу, любила другого мужчину, он к тому времени тоже овдовел, отец устроил счастье сразу для двоих. Уже хотя бы за это на нас до сих пор многие смотрят косо. Но это имеет хотя бы один плюс – к моим сёстрам никто не сватается. Мои сёстры, скорее всего, выйдут замуж за кого-то из моих сослуживцев, которые, в большинстве своём, прекрасны для них уже тем, что являются приверженцами новой веры, как и наша семья. Да, понимаю, для вас, наверное, это всё звучит несусветной дикостью, у вас на родине подобное немыслимо…
– На самом деле, сложный вопрос… – Дайенн замедлила шаг, задумавшись, подбирая слова, – то есть, мы ведь тоже – каждый из нас, и мужчина, и женщина – подчиняется клану, живёт его интересами. Клан отвечает за нас, а мы – за клан. Младшие подчиняются старшим, ученики учителям, простые члены клана – старейшинам. Но да, мужчина и женщина равны в правах, женщина имеет такие же возможности учиться, занимать любой пост, избирать и быть избранной, ей не требуется на это больше позволений, чем мужчине. И старшие не вправе прямо решать за молодых в их личном выборе, но для брака, конечно, необходимо одобрение старейшин… То есть, старейшины могут запретить, точнее, отложить брачную церемонию, если считают, что молодые люди ошибаются в выборе, но не могут принудить к нежеланному браку.