Самый бесполезный мутант

В боковой аллее царила приятная прохлада. Здесь почти никого не было, и искомую фигуру Джейн узнала издалека - поодаль, собственно, обреталась и Бетти - как всегда, разрывающаяся между должностной инструкцией и огромным и вполне понятным желанием оказаться от нелюдимого и пугающего подопечного подальше. Она поздоровалась с Джейн со сквозящей в голосе плохо скрываемой надеждой, что та пришла отвлечь её от утомительной и психологически тяжёлой обязанности - так приятно, что не придётся её разочаровывать.

– Отойдём, милая. К мистеру Леншеру пришла гостья. Не будем мешать их разговору.

Он поднял глаза и быстро оглянулся - убедиться, что женщины отошли достаточно далеко.

– Мина? Что ты здесь делаешь?

Зажимая себе рот, чтобы не всполошить весь сад своим счастливым смехом, она опустилась рядом на незабудочного цвета скамейку.

– Изображаю вашу внучку, приехавшую вас забрать, сэр. И если вы самую малость мне подыграете, то всё получится. Ну, если вы о том, почему я не залегла на дно, то тут не о чем беспокоиться, в этом нет необходимости. В лицо меня мало кто знает, и оно у меня весьма заурядное, а к документам незнающий человек не подкопается, Множитель всё-таки своё дело знает. Да и кто, кроме меня? На свободе только Алекс, но он как раз слишком приметный. Ну, у Санни условный срок, но у неё-то свои проблемы… Так что сейчас я - Джудит Сандерс, и я живьём с директрисы этой богадельни не слезу, пока она не отдаст вас мне.

Он посмотрел на неё долгим взглядом - она отвела глаза чуть позже, чем делала это обычно, и корила себя за малодушие - должна была быть готовой, что легко не будет. Что придётся увидеть этот погасший, полный тоски взгляд. И как-то и с этим надо справиться. Должна. Вариантов нет.

– Куда? Зачем?

Так что она всё-таки заставила себя взглянуть ему в лицо, держаться спокойно - хотя бы ввиду всё ещё наблюдающих за ними издали сиделок.

– Официально или на самом деле? Тот счёт, который Мистик тогда передала мне, не пострадал. Там немного, но на скромный домик в какой-нибудь дыре уж точно хватит. И на ещё некоторую возню с документами, запутать следы лишним не будет. Сэр, не думали же вы, что я оставлю вас гнить здесь? Я и так слишком долго ждала, пока уляжется этот шум…

– То есть, ты хочешь, чтобы я гнил рядом с тобой?

Она схватила его за руку. Теперь, пожалуй, можно. Теперь многое можно, даже чуть приоткрыть заслонку, за которой привыкли жить её эмоции.

– Не говорите так. Это не про вас, это никогда не будет про вас. Проиграно сражение, а не война.

– Мина, я даже хожу с трудом. Теперь, без своих способностей, я беспомощный старик, который одной ногой в могиле. Это хуже, чем если бы я просто умер. У тебя есть возможность начать новую жизнь, я больше не имею над тобой власти, что ты делаешь?

Налетевший порыв ветра окатил её дождём сухих лепестков, она невольно вздрогнула, сжалась. Она нескоро перестанет бояться дождя. В этот жаркий день, казалось, она может не думать об этом, не вспоминать дождь из шприцов с нейротоксином, боль от вонзившихся в тело игл, от слов Алекса, что всё кончено, что уже ничего не сделаешь, боль в разбитых о его физиономию и стенку грузовика костяшках, боль от его спокойствия в ответ на все оскорбления… Теперь это всё хотя бы можно как-то оправдать. Этот кошмар, что сколько этих игл ни хрустнуло под её сапогом - мало, слишком мало, и её всей оказалось мало, и не оказалось рядом… Что после того, как стих пожар обречённого, трусливо дрожащего мира, она осталась жива.

– Вы всегда будете иметь надо мной власть.

Ветер стих так же резко, как налетел, оставил на коленях несколько сухих лепестков - как пепел. Пепел всего, что у них было… Но на этих ветках над головой ещё остаются поздние цветы. И хотя и они отцветут и увянут - это не конец. Будет осень, будет зима, будет новая весна. Сейчас, когда вся их жизнь лежит сухим ворохом под ногами - одни друзья в тюрьме, лишённые способностей, другие - в могиле, остаётся только одно, это бессмысленное сопротивление отчаянью. После того, как ей вновь и вновь являлась во сне объятая пламенем фигура Керка, и обжигал нервы крик Санни, отчаянно режущей руку в бесплодной попытке остановить распространение токсина, и циничные газетные строчки о самоубийстве Саймона в тюрьме - она выжила и справилась только благодаря Алексу, неизменно повторяющему, что они всех вытащат, что если есть способ переиграть, то они его найдут, но всё, что возможно, возможно только для живых. И потому, что знала, что она придёт и сядет на эту скамью.

– Сэр, я редко о чём-то просила, сейчас я прошу об одном - не отказывайте мне.

Его рука легла ей на плечо - туда, где под жёсткой тканью блузки прятался металл корсета.

– Я сломал тебе жизнь, человеческая девочка, ты хочешь её доломать?

– Никакая жизнь без вас мне всё равно не нужна. Я живу для того, чтоб снова увидеть свет в ваших глазах, мой генерал.

Он должен это понимать, он видел это - с того момента, как хрупкий треугольник развалился, как карточная башня. Санни, которая и улыбалась, и обнимала, но внутреннее напряжение так никогда и не прошло. Наверное, она много времени потратила на попытки осмыслить, понять, но это было слишком для неё. Может, и для Керка тоже, но это можно только предполагать, они потеряли его слишком скоро после этого. И Санни говорила, что знала, что так случится, а Мина снова пыталась учиться не слышать в этих словах другое - что это её, её они должны были потерять. И они больше не говорили об этом, это было теперь немыслимо. Больше не было треугольника, и было слишком понятно, что он перестал существовать ещё до смерти Керка. И каким-то непрозрачным намёком на это казалось появление в команде другого огненного. Не виноватого в том, что он другой, что он слабее Керка и вообще не похож на него. Хотя если б был похож, было б, конечно, хуже. Зато он до странности быстро въехал в специфичный местный юмор типа «Надо чаще прибираться, вот уже люди на базе завелись», с ним вообще было неожиданно легко. И ему единственному она решилась рассказать самое для себя главное. И он не шарахнулся, не покрутил пальцем у виска. Просто ответил что-то в ключе «Ну, теперь я многое понимаю»…

Больше не было никакого треугольника, никакой ширмы особой связи именно с ними, всё предельно обнажено, даже если ни она, ни он так и не сказали об этом ни слова.

Он притянул её к себе, целуя в макушку.

– Сумасшедшая…

– И не лечусь, - всхлипнула Мина, стискивая в кулаке ткань его пижамы, - и не собираюсь…

Джейн, не выдержав этого зрелища, отвернулась.

– Есть на свете бог, милосердный к самым падшим, - процедила она. Бетти согласно вздохнула.

Они смотрели из окна, как шофёр галантно захлопывает дверцу машины за усевшимися пассажирами, как такси трогается с места.

– Не могу не сказать - слава тебе господи, - пробормотала Маргарет, - я не смела молиться о чём-то подобном, и пока, честно говоря, даже не верится…

– Да, удачно… - Джейн продолжала смотреть вдаль, даже когда машина уже скрылась из виду, - и в высшей степени странно… Но датчику-то нельзя не верить, говорят, обмануть их невозможно…

– Что?

– Мэгги, ты ведь слышала её рассказ. О семье… Может, я придираюсь, конечно, но вряд ли её матери было сильно намного меньше пятидесяти, раз есть ещё старшая дочь-то. Значит, она была где-то наша ровесница, с середины 60х?

Доктор Кристи встревоженно сдвинула тонкие брови.

– Джейн, ты о чём?

– Он в эти годы в тюрьме сидел! У него вообще не могло быть дочери этого возраста!

Повисла недолгая тишина.

– И что ты предлагаешь? Вернуть их?

Джейн явно не готова была к подобным ответственным решениям.

– А ты этого хочешь?

Маргарет закусила губу.

– Ни в малейшей степени. Так что постарайся никому об этом не говорить. В конце концов, мы не обязаны помнить наизусть биографии всех пациентов.