Страница 85 из 90
Блондин кивнул, судорожно пытаясь вдохнуть - Мина сидела на его грудной клетке, к тому же, её рука частично перекрывала его ноздри.
– Отлично. Видишь ли, у вас там биометрия. Надеюсь, отпечатки пальцев или сетчатка, а не слепок ануса, предыдущий мой собеседник был местами удручающе невнятен. Ты как считаешь, лучше встретиться с биометрическим датчиком целым, или по частям? Ну вот, здорово. У тебя, кажется, что-то около полутора минут, чтобы своими ногами дойти со мной до нужной двери. Советую больше не геройствовать, ты всё равно вырубишься, и пока кто-нибудь прибежит к тебе на помощь, к имеющемуся физическому недостатку добавится ещё пара. Меня-то, конечно, порвут на британский флаг и всё такое, но тебя это сильно утешит?
Половину драгоценного времени он всё же потратил на попытки борьбы, но уплывающий контроль над телом нивелировал все его преимущества в физической силе. Мина со всей силы впечатала рукоять пистолета ему в живот.
– Ещё раз. Или ползёшь в нужном направлении и делаешь, что сказано, или запоминай ощущение двух рук и двух глаз - проснёшься ты уже другим.
Где-то в соседнем коридоре слышался топот, но это было уже не важно. От двух до пяти минут нужно транквилизатору. От пяти до десяти минут нужно рамке, чтобы её ядовитый свет окончательно погас. Редко когда минуты бывали такими тяжёлыми, полновесными, но и они, так или иначе, истекут, чисто технически одна минута не может быть длиннее другой. Мина прижалась к прохладной стеновой панели, чувствуя, как всё сильнее кружится голова. Боль в плече и ноге мало беспокоила, потому что теперь болело всё тело. Избитое кулаками, стенами, адреналином, оно скулило на одной ноте, вымаливая отдых. Остановиться, отключиться, не чувствовать ничего - надолго, если не навсегда. Она ведь сделала что могла, дальше не её…
Нет. Останавливаться сейчас нельзя, чем дольше так простоишь, тем меньше шансов, что вообще когда-либо сдвинешься с места. Адреналин отпускает, перекручивая жилы, выпивая остаток сил, и верится, конечно, что она всё это действительно сделала, только не верится, что она может что-либо ещё. Это как остановиться, когда идёшь через снежную пустошь в метель, вспомнились слова кого бы вы думали - инструктора Джекобса, тебе начинает казаться, что не будет ничего страшного, если ты немного посидишь отдохнёшь, восстановишь силы, но это не твой внутренний голос говорит, это говорит твоя смерть. Иди, пока есть силы, а если кажется, что сил нет - не верь себе, иди, иди, иди. Ты прав, мужик, усмехнулась Мина, отталкивая от себя стену.
Из всех рассказанных Джекобсом историй почему-то в эту хотелось верить, такую фантастическую тогда, жарким вечером среди облепленных чахлой сосновой порослью древних камней. Может быть, он просто придумал это, может - пересказал случившееся не с ним, но сейчас, пробираясь полутёмными - она повернула не только рубильники камер, но и ещё несколько лишних, решив, что хуже не будет - коридорами, она не могла не думать об этом. О парне, только справившем своё совершеннолетие и решившем в ознаменование начала взрослой жизни поучаствовать в рискованном переходе - друг отца, который и заразил страстью к альпинизму, пытался отговорить, да куда там. В этом возрасте мальчику море по колено и горы по пояс, как, впрочем, и остальным членам команды - в основном студенты немногим старше его. Итог - место для стоянки было выбрано наихудшее из возможных, их накрыло сошедшей лавиной, и немногие успевшие проснуться и выскочить из палаток ничего, конечно, не успели сделать. Ему повезло больше, чем большинству товарищей - снежной волной его швырнуло на каменные глыбы, где он и лежал без сознания, пока всё не стихло. Наверное, это могло свести с ума - когда, открыв глаза, он увидел только застывшее снежное море там, где был лагерь. Словно его и не существовало, словно его товарищей, их палатки, их голоса стёрло ластиком с листа. Он понимал, конечно, что где-то там, под снегом, кто-то из них ещё может быть жив. Но человек - не сенбернар, чтобы почувствовать под ледяным одеялом слабое дыхание. И всё, что ему оставалось - это идти обратно, той дорогой, которой они пришли, в надежде дойти до возможной помощи, или выжить хотя бы самому. Мина думала, сворачивая в очередной коридор, крепче сжимая рукоять пистолета, чтобы сосредоточиться на его безразличной холодной твёрдости, а не растворяющихся в боли последних силах - что, может быть, в этом холодном безмолвии Джекобс оставил какую-то часть себя. Немаловажную часть. Что-то из области человечности, сострадания, любви к людям. Что было совершенно бесполезно там, где нужны были злость, упрямство, или тупое онемение - повторяющиеся действия, как преставление ног шаг за шагом, без их осмысления. И оно застывало и осыпалось ледяной крошкой, и он перешагивал и просто шёл дальше. О чём он мог думать тогда? О том, что приговорён без вины к медленной, ужасной агонии, о том, что раньше не видел так ясно страшное лицо одиночества. Быть может, он не мог упрекать команду в том, что они его бросили, но определённо мог упрекать в этом бога. И потом, конечно, были горячий чай, согревающие мази, пледы, были дни на солнечных пляжах, когда вынутое из портативного холодильника пиво становится горячим раньше, чем ты его допьёшь, но он так и не смог согреться. И раскалённый добела песок напоминал ему белый снег…
По-разному люди ломаются, это надо понимать. И сильнее всего ломает оставленность, одиночество. Как то, что произошло с Магдой…
Решение спрятаться в мужском туалете было оправданным ввиду появившихся в дальнем конце коридора фигур - слишком много, и пистолета с транквилизатором тут может оказаться недостаточно. И очень удачным в том плане, что она оказалась там не одна. Но не идеальным в принципе - есть победы, которые не доставляют особой радости. Невелика доблесть - застать противника врасплох, когда он, простите, на унитазе сидит, и уж тем более бесчестно - так и бросить спящего со спущенными штанами. Это будет для неё неприятным воспоминанием долго. Но зато у неё теперь есть кое-что и огнестрельное. Это очень кстати сейчас, когда мёртвая база совершенно однозначно и бесповоротно ожила, и здесь чувствуется этот загнанный пульс - глухая вибрация стен, возвещающая о происходящих где-то разрушениях, доносящиеся выстрелы и крики. Перелом уже произошёл, с детства завораживавший сюжет, когда окончательно и бесповоротно проигравшая было сторона всё-таки берёт реванш, и на самом деле можно б было уже никуда не спешить… Ну нет. Джимми предлагал, помнится, на случай, если пойдёт не по плану, какой-нибудь приз тому, кто первым доберётся до КЦ, так почему б, собственно, хотя бы не попробовать?
– Интересно, что это всё-таки за херня, - Джаггернаут с глубокомысленно нахмуренной физиономией мял в руках обломок антимутантской рамки.
– Криптонит, - хмыкнула Санни.
– Иди ты в задницу. Криптонит - он, во-первых, кристалл, то есть, камень, во-вторых - он иначе действует. Во все стороны, а не так, чтоб на вход нет, а на выход уже да. Да и зарядка от сети ему сроду не требовалась.
Из огромного кулака высыпался зеленоватый порошок, поблёскивающий остаточными искрами. Мина хмыкнула. Если б они тут не промахнулись на кое-чём другом, всё равно промахнулись бы на Джаггернауте. Даже полуразряженные рамки на него, конечно, действовали… Но, во-первых, это именно тот парень, для которого не проблема проделать другой вход в помещение при негостеприимности имеющегося, во-вторых, один таран каменным шлемом с разбегу ломает тонкую балку пополам, что размыкает контур, и… остальное можно уже доламывать не спеша и со вкусом.
– Ты смотри-ка, специалист выискался. Тебе не приходило в голову, что, модифицировав кристаллическую решётку криптонита, можно получить вещество уже с другими свойствами?
– Я смотрю, тут химик выискался, с незаконченным средним. Ты себе представляешь, сколько энергии нужно на разрыв молекулярных связей криптонита?
Их с этой дурацкой перепалкой никто не затыкал. В сущности, слушать это было даже приятно, как и смотреть на физиономии этих пятерых, замерших солдатиками посреди помещения - Санни обездвижила их так, что «живыми» остались только головы, украдкой затравленно озирающиеся вокруг.